Сергей Лифанов - Уйти на Запад

Наиболее логичным показалось нам спрятать бриллианты в часы.

Найденная шкатулка в футляр часов не помещалась, поэтому мы пересыпали камни в бумажные фунтики, фунтики сложили в мешочек, мешочек завернули в какие-то юбки, а уже этот сверток уложили в часовой футляр, в то отделение, где должен был ходить маятник.

Дальше оказалось, что в мисс Оливии Сент-Люк пропадает великая актриса. Всем знакомым, подвернувшимся по дороге домой, она рассказывала свои планы: съездить в Новый Орлеан повидать родственников со стороны матери, а заодно продать часы, и если удастся выручить за них больше сотни долларов – съездить в Сент-Луис и попробовать разузнать там о судьбе Эжени.

Встречные со скепсисом смотрели на часы, подозревая, что продать их вообще не удастся, но вежливо поддакивали и желали удачной поездки и легкого пути.

И следующим днем мы двинулись в дорогу: сначала в тряской допотопной карете, изображающей из себя дилижанс, потом на пароходе: Уошито, Ред-ривер, какие-то протоки или каналы – и Миссисипи, Отец Вод.

Транспортировка бриллиантов оказалась выматывающим занятием. Никогда так не нервничал, даже на Индейской территории, пока не добрались до парохода, револьвер держал под рукой и вполне мог ранить сам себя – говорят, бывает такое с малоопытными стрелками. Мисс Оливия же порхала как бабочка и щебетала как птичка. Футляр с часами, над которыми она тряслась как над величайшей драгоценностью, рассказывая всем, кто желал и не желал услышать, как она надеется эти часы продать, поставили в дамскую каюту. Владелицу часов старались не разочаровывать, но господа, с которыми пришлось делить мужскую каюту мне, говорили, что в Новом Орлеане сейчас антиквариат продают по бросовым ценам: богатые плантации Луизианы разорены войной, а когда не хватает денег, чтобы купить еды, как-то не очень будешь склонен сохранять фамильные ценности.

— Этой зимой в Александрии, — рассказывал один из пассажиров, — фунт бекона стоил пять долларов, а фунт муки – три…

Разговор переключился на то, где, что и сколько стоит сейчас в Луизиане, но все сошлись на том, что три доллара за муку – это слишком дорого. Что такое фунт муки? Безделица, семью не накормишь, а вот в довоенные времена на три доллара…

Беседа переходила на воспоминания о старых добрых временах, поминались и лихие новые, и я наслушался столько историй о коррупции среди доблестных северных офицеров, что мог писать скандальную разоблачительную статью и получать Пулитцеровскую премию. От представителей военных сил не отставали и гражданские, которые начали наезжать с Севера в конце войны, а как бои закончились – вообще как саранча на Юг полезли. Я слушал и помалкивал, потому что представлял из себя прямо таки эпичный портрет «саранчи»: неизвестно кто неизвестно откуда, приличного костюма нет, в полупустом саквояже сплошной секонд-хэнд. Спекуляциями и контрабандой, правда, не занимаюсь, но на мне ж это не написано, да. Впрочем, мисс Оливия тут же растрепала всем пассажирам, что я еду прямиком с Индейских территорий, а покупкой костюма буду заниматься в Новом Орлеане, когда получу жалование от телеграфной компании.

— Собираетесь задержаться в Новом Орлеане? — спросили меня.

— Не думаю, — ответил я. — Скорее всего, снова пошлют на Индейские территории.

— Зачем индейцам телеграф?

— А ружья зачем? — спросил я. — Пригодится…

В общем, никто не видел ничего странного, когда я маялся бессонницей, прислушиваясь ночами к любым шорохам, доносящимся из кают: человек приехал с дикого-дикого Запада и сам немного одичал. Между тем, если б меня спросили, насколько опаснее было путешествие по Индейским территориям, я бы честно сказал, что ничуть не опаснее, чем по Арканзасу с его бушвакерами или Луизиане с джейхоукерами. Везде бандиты. Это только на бумаге война уже кончилась. Ну, на пароходы сейчас вроде бы уже не нападали, а вот на дилижансы – это сколько угодно.

Новый Орлеан оказался огромным городом. Не по меркам XXI века, разумеется, но после арканзасских и луизианских городишек, где три тысячи населения – о, большой город! — самый большой и самый прославленный город Юга казался настоящим мегаполисом. Мне не было известно, сколько здесь сейчас живет народу, но до войны, уверяла мисс Оливия, население перевалило за полторы сотни тысяч. Из них примерно половина белых, а среди белых – половина франкоязычных. Половина? Да мне показалось, что здесь вообще по-английски никто, кроме военных, не говорил, а все гражданские болтали между собой по-французски или по-испански. Я, если честно, слегка растерялся. А Оливия без проблем и комплексов подозвала каких-то негров, указала на наш багаж, самую весомую часть которого составляли часы, и велела сопроводить к извозчику. И с неграми, и с извозчиком она ловко сторговалась – мне в их трескотне было понятно разве что слово «доллар», — и вот мы уже едем в коляске, мисс Оливия оживленно показывает мне местные достопримечательности, удивляется изменениям, произошедшим за военные годы, и расспрашивает немолодого негра, который правил экипажем.

В городе, несмотря на военные потрясения, было чисто; Мемфис на фоне Нового Орлеана вспоминался как натуральная помойка. Оказалось, военный комендант города строго следил за санитарией, и в городе за последние годы не было ни заметных вспышек холеры, ни дизентерии, и разве что желтая лихорадка продолжала наносить удары.

— Болотистая местность, низины, — вставил я свое мнение. — Комаров, наверное, много.

— Вы думаете, желтая лихорадка от комаров? — удивилась Оливия. — Не от гнилостных миазмов?

Я пожал плечами, потому что так и не удосужился узнать, насколько в 1865 году продвинулась микробиология.

Мы проехали мимо конной статуи Эндрю Джексона – от него, похоже, на Юге никуда не деться, свернули на оживленную торговую улицу, и остановились у дома, где жили родственники Оливии: дядя мистер Робинс, его жена и две дочери. Оливии родственники очень обрадовались, а меня сперва восприняли как транспортно-погрузочное дополнение к часам, но Оливия представила меня как телеграфного инженера прямиком из индейской глуши, и Робинсы, хотя и продолжали смотреть с сомнением на мои джинсы, все же простерли свое радушие и гостеприимство и на меня. Нас усадили на диван, напоили кофеем с пышками и расспросили, не было ли трудностей в дороге. Оливия заверила, что никаких дорожных происшествий не случилось. Я спросил, не поздно ли еще пойти в магазин, потому что миссис Робинс, при всем своем радушии и манерах, посматривала на меня так, будто я явился в оперу в одних плавках. Все-таки пора наконец перестать пугать дам и обзавестись пристойным костюмом. Мистер Робинс тут же высказал желание меня сопроводить, и мы степенно пересекли наискосок улицу и вошли в магазин мужского платья.