Александр Михайловский - Время для перемен

– Да, действительно… – вздохнул Эдуард, косясь на Ольгу с выражением опасливого удивления, – любая ссора между нами окажется на руку только Германии. Так что забудем все, что мы тут наговорили, и начнем все с чистого листа.

– Нет, – сказал канцлер Одинцов, – все забывать не надо. Наш разговор как раз и начался с того, что мы предупредили вас о недопустимости стремления Великобритании из каждого союза получать исключительно одностороннюю выгоду. Вы, Ваше Величество, хотите узнать, к чему в итоге вашу страну приведет такая политика сто лет тому вперед?

– Разумеется, хочу, – пожал плечами король Эдуард, заметно напрягшись, – но как вы сможете доказать, что говорите правду?

Канцлер Одинцов встал со стула и, подойдя к книжному шкафу, извлек из него массивную Библию в дорогом окладе.

– Поступим как в британском суде, – сказал он, держа книгу на ладонях. – Перед Богом и людьми клянусь, что в мире, который мы оставили в две тысячи семнадцатом году, Великобритания впала в полное ничтожество и, утратив почти все колонии, превратилась в заштатную европейскую страну. А от былого имперского величия у нее остались только фантомные боли да неизбывная ненависть к России, унаследованная вашим государством еще от королевы Виктории. Я вам говорю правду, правду и одну только правду. В двадцать первом веке на Британских островах есть такие места, заселенные выходцами из бывших колоний, где проще встретить белого медведя, чем стопроцентного англосакса. Мэр Лондона носит имя Садик Хан и по происхождению является пакистанцем и мусульманином, а роль мирового гегемона и владычицы морской взяли на себя ваши кузены из Североамериканских Соединенных Штатов. В прошлом осталось даже равное партнерство, и в начале двадцать первого века политики в Лондоне (если так можно назвать управляющую Британией пузатую мелочь) внимательно слушают указания из Вашингтона. Той Британии, что сейчас находится в зените своей славы, раскинувшись по миру так, что над ней никогда не заходит солнце, в две тысячи семнадцатом году уже не существует, а есть впавшая в маразм дряхлая старуха, которая мочится на пол в гостиной, потому что забыла, в какой стороне находится ватерклозет.

– Да, мистер Одинцов… – после небольшой напряженной паузы медленно, с расстановкой, произнес король Эдуард, – я признаю, что вы были с нами вполне искренни, но я не знаю, что делать с полученными от вас знаниями…

– Там у нас Вы были счастливым человеком, – неожиданно для всех сказал Новиков, – потому что умерли за несколько лет до начала конца. Эдвардианская эпоха для ваших потомков станет тем временем, когда Британия была по-настоящему Великой, но не такой злой, как во времена Вашей матери; с мирного неба на английскую землю светило ласковое солнце, сельдь в море была жирной, а девушки – веселыми и доступными. Но на этот раз Вам придется значительно тяжелее. Отныне Вам предстоит жить с этим отравленным знанием, и уйти вместе с ним в могилу.

– Но, мистер Новиков, неужели ничего нельзя сделать? – воскликнул король.

– А стоит ли нам, дядюшка? – наклонившись над столом спросила императрица Ольга. – Стоит ли спасать от разорения державу, которая на протяжении всей свой истории делала гадости Российскому государству, причем даже не потому, что мы были врагами, а просто так, из спортивного интереса? Ведь мы совершенно отчетливо понимаем, что как только германская угроза будет окончательно устранена (а может, даже чуть раньше этого момента) на стол к британскому правительству того времени ляжет план по организации в Российской Империи всяческих неустройств, с последующим свержением династии Романовых и расчленением русского государства на несколько отдельных частей. Ведь не зря ваши политики в Парламенте, и особенно в салонах и кулуарах, подобно заводным попугаям продолжают повторять мантру о том, что Россия слишком большая для того, чтобы быть по-настоящему цивилизованным государством. Скажите, дядюшка, можете ли вы, положа руку на сердце, гарантировать, что такой сценарий никогда не осуществится, особенно с учетом того, что времена, когда Германская Империя подвергнется разгрому, скорее всего, настанут уже после вашей смерти?

– Нет, – честно ответил король, – такой гарантии я дать не могу. Я не могу даже дать гарантии, что такого не случится при моей жизни… В Британии монархия конституционного типа, и короля, чтобы тот не мешался под ногами, зачастую извещают о сложившейся ситуации только после того, как дело зайдет настолько далеко, что исправить уже ничего нельзя. Были уже прецеденты.

– Да, – подтвердила императрица Ольга, – прецеденты были. А потому…

В этот момент канцлер Одинцов поднял руку.

– Не торопитесь с решением, Ваше Императорское Величество, – сказал он по-русски, – просто ответьте себе на вопрос: а зачем нам так нужно делать так, чтобы Великобританию на мировой арене сменили Североамериканские Соединенные Штаты, с которыми России будет гораздо тяжелее иметь дело? Лондон – это средняя дальность, полторы тысячи верст от Варшавы, подлетное время крылатой ракете два часа, баллистической – всего пять минут. И все – сушите тапки. А до Вашингтона порядка восьми тысяч верст, и время полета боеголовки по баллистической траектории – около получаса. А это, между прочим, совсем другие технологии. К тому же экономика Великобритании зависима от поставок извне практически всех видов промышленного сырья, а американская, напротив, самодостаточна…

– Присоединяюсь к Павлу Павловичу, – так же по-русски сказал Новиков, – если мы сохраним Британскую Империю в том виде, в каком она есть сейчас, то она неизбежно сцепится с американцами за доминирование на морях и контроль над колониальными владениями. Не стоит забывать, что Вашингтонские политиканы УЖЕ один раз наплевали на свою блестящую изоляцию, когда спровоцировали войну с одряхлевшей Испанией, в результате чего отобрали у нее Кубу и, самое главное, далекие от американского континента Филиппины.

– А вы, Сергей Сергеевич, что можете сказать по данному вопросу? – обратилась Ольга к адмиралу Карпенко.

– А я присоединюсь к мнению Павла Павловича и Александра Владимировича, – ответил тот. – Ваш супруг, кстати, хорошо сказал про Эдвардианскую эпоху. В нашем прошлом этот период был очень коротким и не смог перебить послевкусия от викторианской русофобии, но почему бы нам не попытаться продлить это светлое время? Если у нас не будет трех революций, классовой борьбы, гражданской войны, первого в мире государства рабочих и крестьян, Троцкого, Свердлова, расказачивания, красного и белого террора, двадцати миллионов погибших и двух миллионов эмигрантов, то во всем остальном мире тоже не должно быть такой истеричной аллергической реакции на Россию. Конечно, и сейчас в Британии, Германии и других странах есть люди, которые недолюбливают нашу страну, но они относятся к нам как один конкурент к другому, а не ненавидят как экзистенциального врага, существование которого угрожает самому их существованию.