Александр Михайловский - Время для перемен

Адмирал Макаров посмотрел вперед, туда, где зауженный полубак «Гангута» резал серо-голубую воду Финского залива, потом оглянулся вправо и назад, где в пяти кабельтовах рассекал море своим форштевнем такой же грозно ощетинившийся стволами орудий «Петропавловск». Несмотря на то, что эти корабли строились на Санкт-Петербургских верфях, и главком русского флота наблюдал их рождение с того момента, когда на стапель были уложены первые детали наборного киля, они означали наступление эпохи перемен, после которой уже ничто не будет таким как раньше.

– Да уж, Сергей Сергеевич… – вздохнул Макаров, – страшные наступают времена. С другой стороны, не могу не признать вашей правоты. Адмирал Ушаков тоже ведь не признавал авторитетов, частенько нарушал линию, прорезал вражеский строй, обрушивал удар превосходящих сил на флагмана врага, и при этом неизменно побеждал. Академик Крылов, при вашей непосредственной помощи, создал корабли, которые будут превосходным инструментом в маневренной, крайне злой войне на море, когда от адмирала потребуется мгновенная реакция на изменение обстановки и любое промедление окажется подобным смерти. Но это уже без меня, стар я для подобных переживаний. Пусть этим занимаются молодые, дерзкие и сильные, вроде господина фон Эссена. А я пас. На пенсию пора, в деревню, в глушь, в Саратов.

– Но пенсия тоже наступит далеко не сразу, Степан Осипович, – твердо произнесла императрица. – Как любит говорить мой супруг, покой нам только снится. Даже не командуя эскадрами и флотами, вы все равно способны принести Отечеству немалую пользу.

Сделав небольшую паузу и внимательно осмотрев прославленного адмирала, Ольга продолжила:

– Мы думаем, что вам стоит доверить руководство создаваемой по нашему поручению организацией «Севморпуть», перед которой ставится задача налаживания прямого пароходного сообщения за одну навигацию из Баренцева в Берингово море и обратно. Именно на вас ляжет проектирование и постройка ледоколов и специальных транспортных кораблей, а также организация их движения… Но это случится несколько позже, а пока вы – наш главком флота, которому вменяется в полном объеме исполнять свои обязанности.

– Как вам будет угодно, государыня, – склонил Макаров свою седую голову, – с тех пор как вы взошли на трон, флот не видел от вас ничего кроме добра, а потому каждый наш офицер или адмирал – ваш преданный сторонник и покорный слуга. Вы вразумили упрямых, обуздали алчных, воодушевили преданных, дали нам, военным морякам, возможность с гордостью смотреть в будущее, а потому вы приказывайте, а мы будем повиноваться.

– Вон там, – императрица махнула рукой в сторону приближающегося «Дредноута», – на этом плавучем недоразумении, как правильно сказал Николай Оттович, к нам приближается мой дядюшка Берти, его верный клеврет адмирал Фишер и хитрый как лис сэр Эдуард Грей. Прослеживается в последнее время в британской политике что-то такое скользкое. Мол, это не я и лошадь не моя, а все предыдущие пакости – это дело рук прошлого кабинета, за который мы не отвечаем… И ведь понимаешь, что следующий кабинет с точно такой же необычайной легкостью откажется отвечать по делам нынешних министров, а уж если к тому времени помрет дядюшка Берти и на престол взойдет кузен Георг – то тогда, даже имея кучу подписанных обязывающих бумаг, вы и днем с огнем не сыщете никаких концов. Но ничего не поделать. Дядя Вилли – кадр еще хуже, и неприкрытое желание господства – сначала в Европе, а потом и во всем мире – так и написано у него на лице. После личной встречи с ним у меня сразу возникло желание пойти и помыться. Эти его шуточки – сальные, как пейсы старого еврея, и еще более сальные взгляды, воинственно закрученные усы и демонстрация собственного превосходства, которая призвана замаскировать комплекс маленького человека… Сашка однажды даже признался, что в тот раз у него появилось дикое желание по простонародному дать дядюшке Вилли в морду, чтобы привести в общечеловеческое чувство. И если бы тот посмел прикоснуться ко мне хотя бы мизинцем, это намерение непременно бы осуществилось…

– Было такое дело, – подтвердил Новиков, – но, слава Богу, бить германского кайзера мне не пришлось. Хватило и одного взгляда, поймав который, Вильгельм Фридрихович сразу спрятал свои ручонки за спину и мигом сделался образцовым паинькой. Но ненавидит он меня после всего этого наверняка – причем во всю мощь своего сумрачного тевтонского гения.

– Но ты же понимаешь, Сашка, – сказала Ольга, – что дядюшка Вилли вожделел не меня – точнее, не только меня, а всю нашу Россию-матушку, которую я в тот момент собою олицетворяла. А ты олицетворял всю нашу армию, которая бережет Россию от вражеских поползновений – и, кажется, он это понял. Но все равно, поскольку я не хочу втягивать свою страну в затяжную бойню, для противовеса Германии нам пока нужно дружить с англичанами, несмотря на всю их ненадежность. А потому, Степан Осипович, распорядитесь приготовиться поприветствовать моего дядюшку Берти холостыми выстрелами из противоминных орудий и вывесить флаги, которые бы означали, что русская императрица приветствует короля Великобритании. Но делайте это не ранее, чем англичане отсалютуют нашему флагу. Сделать иначе будет оскорблением Нам, нанесенным в Наших собственных водах.

21 апреля 1907 года, 10:05. Санкт-Петербург, Зимний Дворец, кабинет Канцлера Российской Империи.

На следующий день после прибытия в Санкт-Петербург и произнесения множества речей о дружбе, сотрудничестве и родственных чувствах британской и российской правящих семей главные действующие лица собрались на закрытое совещание. Встречали гостей Императрица Всероссийская Ольга Первая, канцлер Одинцов, князь-консорт Новиков, Великий князь Михаил и адмирал Карпенко; с британской стороны на переговоры прибыли король Эдуард, адмирал Фишер, сэр Эдуард Грей и, как это ни странно, принцесса Виктория. На ее присутствии лично настояла императрица Ольга. Мол, иначе нельзя.

К моменту прибытия гостей в кабинете была создана обычная в таких случаях мизансцена. Все было просто и по-деловому. К рабочему столу канцлера был придвинут длинный стол для переговоров, крытый зеленым сукном, вдоль которого стояли тяжелые орленые стулья для членов делегаций; и еще один стул (точнее, массивное кресло) стоял в торце стола для переговоров. Это посадочное место повышенной почетности предназначалось для короля Эдуарда. Императрицу Ольгу, как она ни сопротивлялась, усадили на канцлерское место. Когда напротив сидит ее дядюшка-король, по-иному просто неприлично. По правую руку от императрицы сидела российская делегация, по левую руку – британская. Для короля Эдуарда, соответственно, наоборот.