Александр Иванов - Кайа. История про одолженную жизнь [СИ]

А после того, как та убыла восвояси, Оксана начала что-то бубнить на тему того, что я переплатил, по ее мнению более, чем вдвое. На что я только махнул рукой, мол, я остался очень доволен ее работой, пусть и мастерица останется очень довольной размером оплаты за свою работу.

Интересно, не поздно ли звонить в «службу снабжения»? — подумал я, посмотрев на часы, после чего набрал номер.

— Добрый вечер, Барышня, — ответил мне женский голос, — есть что-то, чем мы вам можем помочь?

— Да ответил я… — после чего изложил суть своих пожеланий и переслал два файла.

Галстуки, а их я заказал для себя две штуки, мне обещали прислать с курьером завтра же вечером. А вот с кокардой — придется еще день обождать.

В любом случае — работают они оперативно, хотя и неудивительно, что заказы от моей Семьи выполняются столь быстро.

Поблагодарив тетеньку из «службы снабжения» и попрощавшись, я разорвал соединение.

Потянулся в кресле. Мой взор привлекла Мари, вернувшаяся из душа. И я вспомнил, что хотел узнать, чем же так знаменит ее батюшка, раз уж Оксана сказала, что вряд ли найдется кто-то, кто выгонит Мари из Пансиона.

Так, посмотрим, Михайло Потап… В результате выяснилось:

Михайло Потап — жандарм. Это местная военная полиция. Сорвал попытку покушения на убийство членов Царской Семьи, получив при этом смертельное ранение. Награжден орденом «За заслуги» — высшей наградой, которой может удостоиться человек, находящийся на императорской службе. Единственный ребенок — дочь, Михайло Мари.

Теперь понятно, почему Мари отсюда никто не «попросит».

Разобравшись с этим вопросом, развернулся в кресле и спросил Оксану:

— Оксан, я заметила на лацкане пиджачка Главы Совета Старшеклассниц значок, изображающий лису. Это что-то значит или просто украшение?

Мне ответила Яна, опередив Оксану:

— Этот значок, означает, что носящая его — член ордена «Огненной Лисицы». Тайное общество Пансиона, о котором всем известно.

— Постарайся не связываться с ними, — сказала Оксана, недовольно взглянув на Яну, — от них добра не жди.

— Могут доставить печали и неприятности? — спросил я.

— Там много оголтелых, — ответила Оксана, — в основном, офицерские дочки. Своя каста, которая связывает членов «Огненной Лисицы» и после выпуска из Пансиона. Помнишь ту, что в воскресение, на барбекю, угрожала тебе. Вот она одна из них.

Точно! Вот почему мне этот значок показался знакомым! У той милашки, что так яро была против моего нахождения в Пансионе, был такой же значок!

Кайа против ордена «Огненной Лисицы» — звучит как-то по «гаррипотеровски», смешно.

Однако реальность оказалась очень не смешной, в чем я лично убедился буквально на следующий же день, когда вернувшись в свою комнату, после занятий, работал за ноутбуком.

В комнату внезапно ворвалась толпа народа, во главе с Директриссой, а воспитанница «особых», которая была с ними, «тыкнула» в меня пальцем и возбужденно пробубнила:

— Я эту брошюру своими глазами видела вот у нее!

У меня зачесались ладошки.

— Я эту брошюру своими глазами видела вот у нее! — пробубнила девочка в форме «особых», ткнув в меня пальцем, очень юная на вид, в «особые классы» набирали с двенадцати лет, так что, скорее всего, ей и было двенадцать.

От возбуждения она тряслась, как осиновый лист.

— Кайа! — грозно посмотрела на меня Директриса, цвет лица которой стал опасно лиловым, что неудивительно, мимо нее, фигурально выражаясь, только-только «просвистела пуля», а теперь снова треш какой-то, — признавайся! Она правду говорит? Хранишь запрещенную литературу? Если признаешься сама — наказание будет мягче, даю слово!

Ага, чистосердечное признание облегчает совесть, но увеличивает срок. Сейчас! Даже, если бы хранил «запрещенку» — ни за что бы не сознался.

— Вера Степановна, — обратился я к Директрисе, оставаясь внешне полностью спокойным, — ничего запрещенного у меня нет и никогда не было! Так что «сестре», — я указал подбородком на мелкую негодницу, от чего у той подкосились ножки, — или показалось.

— Или, — сделал я театральную паузу, надменно посмотрев на негодницу, — она злонамеренно клевещет на меня. Или одно или другое.

— Не правда! Не правда! Не правда! — запричитала, хныкая та, — я видела «это» своими глазами! У нее в руках!

— Так ладно, — сказала Директриса, — раз одна говорит одно, а другая — другое, придется провести обыск. Кайа, у тебя, я надеюсь, нет возражений? — задала она риторический вопрос.

— Ради Бога, делайте что хотите, — пожал плечами я.

— Приступайте! — приказала Директриса.

Я встал со своего кресла и отошел в сторонку, включив камеру видеофона — снимая все происходящее, а два воспитателя, что молча стояли позади нее — принялись за дело.

— Где твоя сумка? — спросила одна из них.

Я рукой указал на сумку, что лежала под моим рабочим столом.

Воспитатель подняла ее, положив на стол, после чего аккуратно вытащила из нее все вещи, сложив их также на столе.

Осмотрев все вещи, что были вынуты и саму сумку, проверяющая, убедившись в отсутствии чего-либо запрещенного, повернула голову к Директрисе и сказала:

— Тут ничего.

В то же время, ее напарница, осматривала мои полки в шкафу, так же достав с них все вещи и сложив их на моей кровати.

— Тут тоже ничего.

— Какой из чемоданов твой? — задала воспитатель мне риторический вопрос, ибо было совершенно очевидно, что чемодан из крокодиловой кожи или какого-то иного, подобного ему гада, здесь мог принадлежать только мне.

Я указал на него, после чего та приступила к его аккуратному потрошению.

— Открой, пожалуйста, свою тумбочку, — обратилась ко мне другая.

Вместо требуемого действия, я просто передал ей ключ.

Поскольку из ценных вещей у меня были только видеофон, который я всегда держал при себе, вэм — стоящий в данным момент на столе, да конверт с деньгами, то открыв мою тумбочку, на нее были выложены лишь «зарядка» от видеофона, да конверт. В который, естественно, также сунули свой нос, на всякий случай.

— Тут нигде ничего нет, — констатировала факт одна из проверяющих воспитателей.

— Проверьте ее кровать, — приказала Директриса.

— Кайа, ты можешь убрать на место свои вещи, — сказала мне воспитатель.

— Это ваше требование или просьба? — уточнил я.

— Просьба, конечно, — за нее ответила Директриса.

— В таком случае, я отказываю вам в вашей просьбе, — был мой ответ воспитателю, — я вам не Прислужница и даже не домработница. Раз вы все вытащили — будьте так любезны, уберите все на место. Аккуратно, само собой! Как говорится, любишь кататься — люби и саночки возить!

Мой ответ сильно возмутил представителей администрации и воспитателей, последние с явным негодованием посмотрели на меня. Что меня совсем не тронуло. Я, как стоял с безмятежным выражением лица, так и продолжил стоять. Роль необходимо отыграть до конца.