Александр Иванов - Кайа. История про одолженную жизнь [СИ]

После того, как мои вещи были аккуратно сложены на место, с кровати сначала сняли покрывало. Затем взялись за подушку, сняв с нее наволочку и ощупав. После чего, тоже самое проделали с одеялом.

Не найдя ничего криминального и там — подняли матрац, и вот на этом моменте, я, про себя, само собой, выругался:

— Бляха-муха! Кажется, они искали вот это вот!

На деревянном основании кровати лежал какой-то журнальчик, на обложке которого стояли, держась за руки, мужчина и женщина. Как, блин, «рабочий и колхозница»!

Назывался журнальчик: «Маякъ».

Я отдал должное своему самоконтролю, не побледнев и не изменившись в лице, а все так же бесстрастно взирал на происходящее и записывал все на камеру видеофона.

Взглянул на Директрису. Лицо той, сменив несколько оттенков, стало мертвенно бледным, я услышал, как кто-то испуганно прошептал:

— Диссидентская литература.

— Боже мой… — начала было причитать Директриса.

— Вера Степановна, — не очень-то вежливо перебил я ее, — это не мое!

Одна из воспитателей хотела было взять журнал, но отдернула руку, услышав мой приказной тон:

— Стойте! На журнале должны были остаться отпечатки пальцев его хозяйки!

Я взглянул на негодницу, та не обратила никакого внимание на мои слова, про отпечатки пальцев, на ее лице было выражение триумфа.

Директриса, держась за лоб, присела на соседнюю кровать.

— Что я вам говорила! — радостно сказала негодница. — Я видела ее с этой брошюрой!

Я свирепо на нее посмотрел, поинтересовавшись:

— И где же ты меня, позволь спросить, видела с этим журнальчиком?

Та, чуть запнувшись, ответила:

— Я видела тебя с «этим» в туалете!

Пфф! — фыркнул я.

— По твоему выходит, что я, стало быть, решила почитать, сидя в туалете. И когда выбирала чтиво, то подумала, дай-ка возьму с собой, вместо надоевшего любовного романа, что-нибудь этакое! Из «запрещенки». За что можно «в легкую» отправиться на каторгу. Ну, а что? Все же такое читают сидя на унитазе, да?! Мне слегка досадно от того, что ты «сестра» считаешь, будто я законченная дура!

Некоторые из присутствующих, несмотря на неприятность всей этой ситуации, хмыкнули, представив подобное.

— Это уже не говоря о том, откуда такой ребенок как ты, могла знать, как называется и выглядит запрещенная законом литература?

Вот лично я, к примеру, из всей «запрещенки» узнаю, наверное, только Майн Кампф. Если она запрещена, конечно. И то, лишь потому, что это сильно «распиаренная» книга. А аудитория всей остальной «запрещенки» — экстремисты, террористы, да различные сектанты.

Короче говоря, обычный рядовой обыватель, о подобной литературе знать не знает. И это при той степени «либерализации» информационного поля, что была в мире моей прошлой жизни.

А Российская Империя здешнего образца в этом плане отличается кардинально. Местное начальство, похоже, взяло курс на построение «счастливого общества». Так что в местных новостях, никаких «прекрасных историй» про грабежи, убийства, изнасилования и прочее, вы не найдете.

Как и про различные стачки и забастовки. При довольно высокой «либерализации» «рынка» в Империи, политика — это табу для рядового поданного Государя-Императора, так что, тутошний «Гуголь» ничего про запрещенную политическую литературу вам не расскажет.

Да и возраст негодницы — не тот, чтобы интересоваться данной тематикой.

А раз так, то она могла узнать про этот журнальчик, только от того, кто ей его дал. А тот, кто его дал — очень хорошо знал, что делает. Топили меня практически гарантированно. Да и как-то не похоже это на типичную школьную подставу. Раз это школа для девочек, то я бы не удивился, если бы мне, к примеру, подкинули «фалоимитатор». Или журнальчик какой, с голыми мальчиками. Или с девочками.

Ладно, размышлять, в данный момент об этом бессмысленно.

Негодница хотела что-то ответить, но я ее перебил, не дав сказать.

— Это был риторический вопрос. Это не важно. Важно другое, кто является хозяином журнала и кто хотел меня подставить?

— Я уверенна, — продолжил я, не дав никому рта открыть, — что эта вещь не принадлежит никому из моих соседок по комнате, а раз так…

Я улыбнулся и посмотрел на негодницу, сказав:

— То эту вещь подкинули мне сегодня, скорее всего. А раз у нас все коридоры просматриваются камерами, — я сделал небольшую паузу, — то тот, из посторонних, кто входил в нашу комнату — и есть владелец журнала.

Негодница от моих слов смертельно побледнела.

— Очень разумная мысль, — сказала Директриса, после чего набрала чей-то номер на своем видеофоне:

— Да, это я, — сказала она своему собеседнику на том конце «провода», — мне нужны записи с камер. Из третьего корпуса, на которых видно пятнадцатую комнату.

— Да, прямо сейчас. Принеси их в пятнадцатую.

Минут двадцать спустя. Директор сидит в моем кресле, за моим столом и на моем вэме смотрит записи с камеры наблюдения, которые, только что, были принесены.

С самого утра и до окончания занятий, обстановка около моей комнаты оставалась спокойной. Затем, вернулись обитательницы комнаты. Сначала мы, ученицы 8 класса, а чуть позже явилась и Мари. Затем девочки ушли на хозработы.

И тут камера показала, как выхожу из комнаты я и направляюсь в сторону туалета.

А после, дождавшись, когда я скроюсь из вида, перед дверью в комнату возникла еще одна, посторонняя, воспитанница.

Мелкая негодница!

Я кинул на нее взгляд, она следила за происходящим на экране, сильно прикусив губу.

Негодница постучала в дверь, после чего открыла ее и, убедившись в том, что никого в комнате нет, торопливо достала что-то, что она прятала под одеждой, к сожалению, ракурс не позволял увидеть, что именно. А затем, юркнула внутрь, и спустя секунд 15–20, вышла и торопливо ушла.

— Так, — сказала, откинувшись на спинку моего кресла Директриса, — так!

В комнате воцарилась полнейшая тишина, негодница смотрела в пол, вцепившись в свои брюки.

— Ольга, — сказала она Главному Воспитателю. — Кайа и ты .

Она «пригвоздила» взглядом негодницу.

— Остальные, пожалуйста, покиньте помещение. И никому ни слова о происходящем, ясно?!

— Да, — хором ответили тут присутствующие воспитатели и представители администрации Пансиона, после чего вышли.

Далее между Директрисой и негодницей случился напряженный диалог, если сократить его до пары предложений, то было так:

— Скажи мне, — спросила Директриса, — кто надоумил тебя подложить эту вещь в кровать Кайи?

— Никто! — отвечала она.

Негодница упорно молчала, у нее даже выражение лица стало весьма решительным. Если ничего не предпринять, то она не сознается.

— Вера Степановна, — прервал я ее, — скажите, пожалуйста, что ей грозит за подобную выходку?