Анатолий Дроздов - Пистоль и шпага [СИ]

— Как и в тот раз, Дыбовский выдал себя за маркитанта. Тем более что в этой роли русские его помнили. Поляк ездил по частям, предлагая товары, и слушая разговоры. Русские офицеры много болтают. С их слов стало ясно: в штабе Кутузова заняты поиском подходящей позиции для сражения. И они ее, вроде, нашли.

— Где?

— Дыбовский запомнил название селения — Семеновское. Но таковых в этих местах не одно. Однако из слов русских следует, что означенная позиция расположена где-то в 30 лье от Москвы.

— Рискованно, — оценил Даву. — Если мы разобьем Кутузова, а сомнений в этом нет, Москва сама упадет нам в руки. Вы уверены в точности сведений?

— Дыбовский еще ни разу не подводил.

— Что ж, порадую императора, — сказал маршал. — Считайте, что искупили свою вину, Маре. Что до посланца….

— Он не представляет серьезной опасности, — поспешил полковник. — Да, захватил у нас четыре пушки, но у императора их сотни. Незначительный чин Руцкого и тот факт, что он сам участвует в боях, говорит о том, что ни русский царь, ни Кутузов с Багратионом не знают о его миссии. Полагаю, Руцкий не решился о ней рассказать, понимая, что ему не поверят. Его операции против нас — булавочные уколы. Неприятно, но ничего фатального.

— Соглашусь, — кивнул Даву. — Факты говорят об этом. Но все равно не выпускайте его из виду. Этот человек много знает, я желал бы побеседовать с ним. Постарайтесь при возможности захватить его в плен.

— Приложу все силы! — заверил Маре.

— Идите! — отпустил полковника маршал и вызвал дежурного адъютанта, приказав тому подготовить лошадь и сопровождение. Следует обрадовать императора: русские все же решились…

Бах!

Холостой выстрел из пистолета приводит в движение солдат на поляне. Пали на траву «раненые» егеря, к ним кинулись санитары. Здесь их зовут иначе, но мне привычней по-своему. Склонившись над «ранеными», санитары споро бинтуют им руки, ноги или грудь извлеченными из сумок полосами полотна. Где, что и кому бинтовать, отмечено белой ленточкой. Не совсем умело справляются, но сойдет. Подлетают санитарные повозки. По штату их в армии не положено — пожалело военное министерство денег, но у нас есть. Как и собственная санитарно-эвакуационная служба, коей командует подпоручик Руцкий. Почему я? Батальону по штату положен лекарь, но его не прислали. В лекарях нехватка, как и в офицерах. Свежепроизведенный в прапорщики Синицын начальствует ротой, хотя по штату это должность капитана, которому помогают субалтерн-офицеры. Только нет у нас субалтернов — ни у Рюмина, ни у Голицына, ни у Синицына. Имелись, но ранены или погибли. Голицын сам числился в субалтернах, но заменил убитого командира роты и остался в его должности. И такое положение во всей армии. Представляю, что будет после генерального сражения…

Санитары закончили бинтовать, и сейчас грузят «раненых» в повозки. Не за руки-ноги, а на носилках. Специально сделали по моему указанию. Ничего хитрого: две жерди и кусок палаточного брезента между ними. При перевозке много места не занимают, а на поле боя как найдешь. Раненых на них класть просто — достаточно перетащить на разложенные рядом, поднять и погрузить. Нести удобно. Так, погрузили. Возчики шлепнули вожжами по крупам коней…

— Стой! — кричу. Повозки замирают. — Все ко мне!

Солдаты собираются и под моим строгим взглядом выстраиваются в шеренгу. В санитары мы со Спешневым определили вчерашних рекрутов из пополнения, толком не обученных стрелять и колоть. Выбирали тех, кто покрепче и ловчее. Для того, чтобы носить раненых, нужна сила, повязку наложить — ловкость. Испытания, устроенные мной, прошли не все, но отобранные стараются. Служить санитарами им нравится, это не с ружьем в атаку ходить. Жалованье, как у нестроевых, то есть меньше, но зато нет муштры и не придется идти под пули. Ну, это им так кажется.

— Медленно, — говорю командующему отрядом унтер-офицеру. — Не забывайте, что действуете на поле боя. Заметит неприятель повозки и бахнет из пушек. Их вообще следует ставить где-нибудь в лощинке или за кустами. Нести раненых дальше, но зато безопасней. Уяснили?

— Так точно, ваше благородие! — рявкают нестройно. Новобранцы, что с них взять?

— Повторим. С перевязанных снять бинты, скатать в рулоны и сложить в сумки. Не забудьте после учений прокипятить и высушить. На исходную!

Отхожу к кустам. Пахом, тот самый фурлейт, что некогда подобрал меня голого на дороге, а ныне мой официальный денщик, протягивает заряженный пистолет. Беру и взвожу курок. Так, вроде готовы. Будущие «раненые» замерли посреди поляны, санитары выглядывают из-за кустов. Поднимаю вверх заряженную «шкатулку» [15] ГГ использует трофейный, так называемый «шкатулочный» пистолет французского производства. . Бах! Поехали…

Это еще что? В разгар действа на поляну влетают трое всадников. Коричневые мундиры, ментики за плечами, расшитые доломаны, кивера с султанами. Гусары… Рысят ко мне. Кого это принесло? Подскакали, передний всадник ловко спрыгивает на траву и идет навстречу. Невысокий, с круглым лицом. Пышные бакенбарды и небольшие усики делают его похожим на кота. Золотой горжет на груди.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! — бросаю ладонь к киверу.

— Здравствуйте, подпоручик! — улыбается. — Вы Руцкий?

— Так точно!

— Командир батальона ахтырских гусар подполковник Давыдов Денис Васильевич.

— Тот самый? — выпаливаю невольно.

Он смотрит удивленно.

— Знаменитый гусар-пиит, — объясняю торопливо.

— Не знаю, насколько знаменитый, — улыбается Давыдов, но видно, что польщен. — Слыхали обо мне?

— Кто ж не слышал? — отвечаю и начинаю декламировать:

— И это знаете? — удивляется Давыдов. — Польстили. Не знал, что мои стихи так известны. Давно хотел познакомиться с пиитом, чьи песни распевают в армии. Прибыл к вам в батальон и узнал, что вы, вдобавок, отважный офицер, который ходил в тыл неприятеля и притащил отбитые у него пушки. Хотел по этому поводу поговорить. Не возражаете?

— Никак нет, ваше высокоблагородие!

— Оставьте чины, поручик! — машет он рукой. — Как вас по имени-отчеству?

— Платон Сергеевич.

— Я, как вы слышали, Денис Васильевич. А это, — указал Давыдов на спешившихся за его спиной спутников, — мои боевые товарищи: штабс-ротмистр Николай Григорьевич Бедряга и поручик Дмитрий Алексеевич Бекетов. Прошу любить и жаловать.

Обмениваюсь рукопожатиями с подошедшими офицерами. Смотрят на меня с интересом.

— Позвольте полюбопытствовать, — спрашивает Бедряга, — чем вы тут занимаетесь? Нам сказали про учения, но я не вижу у солдат оружия.