Максим Дынин - О дивный Новый Свет!

– Здравствуй еще раз, Сара, – я чуть склонил голову.

– А вы что, уже уходите?

– Мы хотели бы попрощаться с тобой и твоей мамой.

– Мама ушла в лес за желудями – видите, там дубовая роща. Алекс, так ведь вас зовут, да?

– Именно так.

– А вы женаты?

– Был, – невесело улыбнулся я. – Теперь уже нет. А что?

– Да нет, так просто спросила, – и она засмеялась переливчатым смехом и посмотрела так, как будто рублем подарила, да не теперешним российским, а старым, серебряным, имперским; такие были еще в родительской коллекции, а один, с профилем Петра Первого, висел на стене в рамочке.

– Скажите, Сара, а как вы здесь живете?

– Работы всегда хватает. To готовим, то убираем, то рыбу ловим, то воду несем, то желуди собираем, то новую одежду шьем… А папа лес рубит, по дому все чинит, мастерит мебель, посуду, удочки… А еще он меня читать и писать научил, и много чему другому. Мама же учит меня шить, готовить, желуди собирать. Вот только по воскресеньям мы отдыхаем – так в Библии написано. С утра папа читает молитвы в часовне, а потом мы или гулять ходим, или на лодочке вокруг острова – не дальше, там нас не любят, могут и убить. А когда вода немного прогревается, то и купаемся помаленьку, не здесь, а с той стороны, на отмели, там теплее.

– Но сегодня же воскресенье.

– Готовить еду и собирать желуди можно и в день отдыха – так мама с папой порешили. Ведь сказано, что не человек для субботы, а суббота для человека.

– А гости у вас бывают?

– На моей памяти вы – первые. Мивоки нас не жалуют, всех белых они теперь считают убийцами. Другие индейцы нас тем более не привечают, ведь мама – из мивоков. Конечно, когда дядя Нед был жив, он все время проводил с нами, только спал в своем доме. Но какой он был гость?

– А что вы готовите?

– Желуди. Мы их собираем, очищаем, обжариваем и варим из них суп. Или делаем пюре. Вам сегодня понравилось?

– Понравилось, – откровенно признался я, – было очень вкусно.

– Меня мама научила, ведь желуди – самая любимая еда ее народа. А на рассвете я наловлю рыбы – тогда она лучше всего клюет. Приезжайте завтра, мы с мамой приготовим что-нибудь эдакое, как на Рождество или Пасху. Папе всегда очень нравится.

– Завтра вы обедаете у нас, мы уже договорились с твоим папой. Надеемся, что и мы сможем вас чем-нибудь удивить.

И я поцеловал ей руку. Ребята уже сидели в лодке и ждали только меня, поэтому я поклонился и пошел к мосткам.

Сара улыбнулась, сделала книксен (кто ее, интересно, научил?), и снова занялась своими желудями.

– Ну, ты даешь, – рассмеялся Володя, когда я присоединился к своим. – Не успел познакомиться с хроноаборигенкой, и уже глазки ей строишь. Хоть и молодой, да, видно, из ранних…

Вернувшись на теплоход, мы зашли на мостик и избавились от бронежилетов и оружия, а, выходя, столкнулись с Алевтиной Ивановной. Лет ей было, наверное, сорок-сорок пять. Она ранее была замужем за офицером из той же части, что и Володя, и работала главным поваром в офицерской столовой в военном городке. После распада СССР, муж ее бросил и укатил на родную Украину, к которой он вдруг воспылал патриотическими чувствами и решил, что с супругой-«кацапкой» и такими же дочерями ему не по пути. Саму же часть расформировали, и она осталась с двумя дочками без средств к существованию.

Узнав об этом, Володя взял ее к себе, а затем сделал главой корабельного сервиса, потому что, как он говорил: «я ей доверяю целиком и полностью, как самому себе». Алевтина Ивановна боготворила шефа, а другие ее побаивались – все, кроме меня. Ко мне она относилась по-матерински, разрешила называть себя "просто Алей", и то и дело мне рассказывала, какие ее дочери красавицы и умницы, и что, когда я приеду в Москву, то она обязательно меня с ними познакомит. Наряду с капитаном, только она из всего экипажа участвовала в «Совете в Филях».

Сейчас у нее были абсолютно нетипичные круги под глазами, просвечивающие сквозь слой косметики – не иначе как плакала, когда поняла, что больше своих дочерей не увидит. Но держалась она молодцом, и голос у нее был бодрый:

– Владимир Николаевич, за время вашего отсутствие никаких ЧП не произошло. В час дня мы всех накормили обедом.

– Молодец, Аленька. Я и не сомневался, что у тебя все будет в порядке.

– Только странно как-то – половина четвертого всего, а солнце скоро сядет. Прямо как в каком-нибудь Питере зимой.

Аля была коренной москвичкой, и Питер для нее был такой же провинцией, как какой-нибудь Салехард.

– Аля, здесь время другое. Сейчас – он посмотрел на часы – без четверти шесть.

– Ясно, – она посмотрела на дамские часики на своем запястье. – Разница в два часа восемнадцать минут. Распоряжусь перевести все часы. Какие будут еще инструкции?

– Думаю, если все недавно поели, смысла их кормить в ближайшее время нет. Сделаем лучше так. Детям и женщинам с "Армении" можно принести ужин прямо в номер, к семи часам. Пусть поедят и ложатся спать – настрадались они знатно, да и биологические часы у них тикают по другому, ведь время переноса практически соответствовало местному.

– Так точно, сделаем. Скажу им, чтобы оставили посуду у двери на подносах.

– Других детей лучше, наверное, покормить в то же самое время в баре. И тоже пусть потом идут спать, или по крайней мере к себе в номера.

– Так точно.

– А мы все соберемся на еще один совет, в половину восьмого. Пригласим всех, кроме вахтенных матросов – пусть девушки твои тоже все придут, как только смогут. А после совета можно будет сразу поужинать.

– Вас поняла, Владимир Николаевич. Будет исполнено. Все в «Фили» не поместятся, поэтому, наверное, лучше будет провести совет у «Резанова». Тогда не придется потом никуда переходить.

«Николаем Резановым» назывался ресторан на борту «Форт-Росса», в честь Николая Петровича Резанова, по чьим планам и было основано русское поселение Росс в Калифорнии, хотя ему не суждено было там побывать – он скоропостижно скончался в Красноярске по дороге в Петербург, где он собирался просить императора походатайствовать перед Папой Римским о разрешении его брака с Консепсьон Аргуельо [13] Именно об этих событиях шла речь в мюзикле "Юнона и Авось", хотя реальная история сильно отличалась от либретто Вознесенского. .

– Аля, молодец, так и сделаем. Пусть твои девочки всех оповестят. Леха, – он посмотрел на меня, – отдыхай, у тебя сегодня был тяжелый день. Хочешь, пойди поспи. Или сходи пока в «Фили» – я улыбнулся, услышав это название – выпей чего-нибудь. Но чтобы в семь тридцать был у «Резанова», как штык – нас с тобой ждет вторая часть «марлезонского балета», сиречь совета.

Я поцеловал Алину руку, повернулся, и пошел по палубе к лестнице вниз, когда меня кто-то тронул за руку. Я посмотрел и увидел… Лизу. Ту самую, которую я потерял одиннадцать лет назад. Она была немного постарше, чем тогда, но волосы были такими же светлыми, черты лица – такими же прекрасным, а чуть вздернутый носик и немного узковатые глаза делали ее еще более неотразимой. Да и спортивная её фигура за эти годы стала еще привлекательнее.