Максим Дынин - О дивный Новый Свет!

После обеда, я опять встретился с королем и его министром.

– Дон Алесео, испанская корона согласна продать вам Нижнюю Калифорнию, Тринидад и Барбадос за общую сумму в одну тысячу испанских фунтов золота, или пять тысяч испанских фунтов серебра. Граница в случае вашего согласия будет проходить от точки впадения Рио-Гранде в Море Кортеса на восток.

Упоминание Рио-Гранде меня несколько удивило, ведь Калифорния расположена в сотнях километров от техасской границы. Но потом я вспомнил, что именно так в те времена именовалась река Колорадо.

– Хорошо, если и остров Монтаге в устье Рио-Гранде также будет частью сделки. Равно как и острова Марии, а также другие острова в море Кортеса, которые находятся ближе к Нижней Калифорнии, чем к ближайшему берегу, который останется в составе Новой Испании. И если сумма продажи уменьшится до восьмисот фунтов золота.

– Насчет последнего мы согласиться не сможем, но готовы предложить существенно расширить границы передаваемого вам – например, до острова Тибурон включительно, и всего, что находится к северу от этого острова. Мы согласны и на острова Марии. Но тогда – первоначальная сумма, тысяча фунтов. Половина – испанской тонелады.

Подумав, я согласился. В одной Калифорнии золота, до которого несложно добраться, во много раз больше, чем эта сумма.

– Дон Франсиско, мы можем передать вам эти деньги в течение пяти лет в Санта-Лусии.

– Хорошо, дон Алесео, я согласен. Но будет и еще одно условие. Ваш флот, базирующийся на Тринидаде или Барбадосе, будет защищать близлежащие испанские колонии от пиратов, либо от кораблей любой другой европейской державы, если таковые начнут военные действия против Испании.

– Дон Франсиско, флот там появится, но не сразу.

– Тогда скажем, в течение тех же пяти лет.

– Десяти. И корабли Русской Америки, начиная с сегодняшнего дня, получают немедленное право торговли во всех тихоокеанских и карибских портах Испанской Америки. Кроме того, мы сможем немедленно приступать к заселению Барбадоса. Конечно, в случае неуплаты, остров будет возвращен испанской короне со всеми постройками.

– Мы согласны, дон Алесео.

Лерма написал несколько строк на листе бумаги, открыл дверь, подозвал дежурившего там монаха, и передал ему первоначальный проект договора. Через полчаса принесли два экземпляра исправленного варианта. Я посмотрел на написанное и подумал, что все вроде правильно, но я опять, как дурак, подписываю, не проконсультировавшись с адвокатом. Но ссылаться на то, что я не доверяю Его Католическому Величеству, было бы не самой лучшей идеей. И я подписался.

За мной, свои подписи поставил герцог Лерма, а чуть ниже Филипп написал «Yo el rey» – «я, король». Лерма оттиснул на каждом экземпляре печать и передал один из них мне, после чего мы распрощались.

Я подумал, что, кровь из носа, нужно будет найти эту сумму – одного серебра в Неваде и Аризоне не пять тонн, а многие тысячи. Кроме того, мне были выданы бумаги о торговле и о заселении Барбадоса. Тем же вечером, я встретился за ужином с доном Исидро и доном Хуаном, и решил показать ему бумаги, хотя я и не знал, можно ли ему полностью доверять. Тот на удивление дотошно прочитал бумаги и сказал:

– Я изучал юриспруденцию в Саламанке, и поверьте, дон Алесео, здесь и правда нет никаких подводных камней.

При этом его взгляд не увиливал – похоже, он говорил правду. Ну что ж, поживем-увидим.

В субботу, одиннадцатого марта, мы отправились обратно. Нам дали право пользоваться почтовыми лошадьми, а также снабдили каретами с возницами. Кареты, конечно, были намного менее удобными, чем те, на которых мы приехали в Эскориал, но ехали мы быстро, лошадей нам меняли на каждой почтовой станции. Там же время от времени менялись и возницы, а по дороге мы останавливались в paradores – так назывались постоялые дворы для тех, кто путешествовал по приказу короля. На этот раз, мы отправились в Севилью прямиком через горы, и прибыли в этот знакомый нам город двадцать первого марта.

Я надеялся наконец-то попариться в тамошних банях, но увы, их закрыли сразу после нападения морисков на поезд Ее Величества. Тогда мы поехали в Херес, где нам было дозволено остановиться в тамошнем алькасаре и уговорили прислугу замка натопить для нас баню – она все еще существовала, хотя ей до нас не пользовались уже более ста лет. Пока ее для нас топили, нам предложили дегустацию местных вин, которые оказались весьма незаурядными – некоторые даже лучше, чем те, которыми нас угощали тогда в Кадисе.

Двадцать четвертого марта мы вернулись в Кадис. Все работы были закончены, и рано утром двадцать пятого мы вышли из этого прекрасного города. Больше остановок до захода в Балтику не ожидалось. Как в песне поется – здравствуйте, хмурые дни, южное солнце, прощай…

Я не выдержал и попросил Ваню хоть единым глазком взглянуть на Лиссабон. И на следующее утро мы увидели чудесный белый город, поднимавшийся вверх по крутому берегу. Да, он был похож на Салвадор, точнее, Салвадор пытался быть похожим на него, но оригинал оказался вне конкуренции.

Я когда-то читал, что землетрясение в восемнадцатом веке полностью уничтожило исторический Лиссабон, и что от большей его части остались лишь два здания. Так что та панорама, которую мы видели с воды, была абсолютно неизвестна в моё время. Подумав, что придется приехать сюда ещё раз, чтобы все-таки посетить это прекрасное место, я дал отмашку, и «Победа» пошла дальше.

Как ни странно, мы напугали местных рыбаков намного больше, чем кадисских или салвадорских – при виде огромной по тем временам «Победы», десятки рыбацких лодок устремились обратно в порт. Я еще подумал: а что нас бояться? Мы белые и пушистые.

После этого мы чуть отошли от берега, и землю было еле видно – а Бискайский залив вообще срезали по прямой. Дальше мелькали, где-то далеко на горизонте или за таковым, берега Франции и Англии, Испанских и независимых Нидерландов, Германии и Дании…

Первого апреля мы вошли в Скагеррак [29] Скагеррак, Каттегат, Эресунд – три составных части Датских проливов, соединяющих Северное и Балтийское моря. , и на траверсе Скагена, примерно там, где пролив становится Каттегатом, мы увидели, как к нам «несется на всех парах» корабль под шведским флагом – желтым крестом на голубом фоне, только почему-то с вырезом с правой стороны. Точнее, сей дредноут шёл со скоростью не более пяти узлов, но уж о-о-очень быстро. И грохот его пушки – выстрел был холостой, во всяком случае, фонтанчиков от падения ядра мы не наблюдали – привел нас в такой «неописуемый ужас», что мы решили подчиниться суровому року и приблизились к шведу. Вскоре мы даже увидели название, выложенное золотыми буквами на борту корабля: «Trekronor» («Три короны»).