Дин Кунц - Молния

Кокошка дважды выстрелил из темноты, вспышка выдала его местонахождение, и Штефан выпустил в сторону противника три оставшиеся в обойме пули, хотя без особой надежды поразить его через мраморный лабораторный стол.

Ворота, слава богу, питавшиеся от автономного генератора, по-прежнему работали, и Штефан, отшвырнув пистолет, ухватился здоровой рукой за край бочкообразного портала. Подтянувшись, он из последних сил дополз до отметки в три четверти длины ворот, чтобы пересечь энергетическое поле и перенестись в 1989 год в район Биг-Бэра.

И пока Штефан, опираясь на здоровую руку, полз на коленках по сумрачным внутренностям ворот, до него вдруг дошло, что часовой механизм в кабинете был подсоединен к городской электросети. А значит, после отключения электричества обратный отсчет времени до взрыва прервался.

Внезапно он с ужасом понял, почему Кокошка не погиб во время перестрелки на шоссе в 1988 году. Кокошка еще не совершал этого путешествия во времени. Он узнал о предательстве Штефана лишь после того, как обнаружил тела Янушского и Волкова. Еще до восстановления электроснабжения Кокошка, обыскав кабинет Штефана, наверняка найдет взрывчатку и обезвредит взрывное устройство. Институт не будет разрушен.

Штефан заколебался, раздумывая, не вернуться ли ему назад.

Он услышал за спиной голоса каких-то людей: на помощь Кокошке прибыли другие представители службы безопасности.

И Штефан пополз вперед.

А что Кокошка? Глава службы безопасности, очевидно, предпримет путешествие в 10 января 1988 года с целью убить Штефана на шоссе 330. Но сумеет убить только Дэнни, после чего будет убит сам. Штефан не сомневался, что смерть Кокошки неизбежна, поскольку предопределена неумолимой судьбой, однако следовало хорошенько обдумать парадоксы путешествий во времени, чтобы понять, сможет ли Кокошка каким-либо образом избежать смерти от пули в 1988 году, свидетелем которой уже однажды стал Штефан.

Сложности, возникающие в ходе путешествий во времени, могли поставить в тупик самый светлый ум. Штефан же был ранен. Он отчаянно старался не потерять сознание, а мысли о подобных вещах лишь вызывали головокружение. Позже. Об этом он подумает позже.

В лаборатории у него за спиной кто-то открыл стрельбу по воротам в надежде достать Штефана прежде, чем он достигнет точки отправления.

Он прополз еще несколько футов. Вперед, к Лоре. Вперед, к новой жизни в другом, далеком времени. А ведь он так надеялся навсегда закрыть мост между эпохой, откуда нужно было срочно бежать, и той, которой собирался присягнуть на верность. Но ворота останутся открытыми. И они смогут переместиться во времени, чтобы добраться до него… и до Лоры.

Лора и Крис провели Рождество с Тельмой в доме Джейсона Гейнса в Беверли-Хиллз. Гейнс жил в особняке в тюдоровском стиле, насчитывающем двадцать две комнаты. Особняк располагался на шести акрах огороженной земли, что не могло не поражать воображение, если учесть стоимость одного акра земли в этом районе. Во время строительства дома в 1940-х годах – дом принадлежал продюсеру эксцентричных комедий и фильмов о войне – требования к качеству были чрезвычайно высокие, и интерьеры комнат отличались уникальной отделкой, чего в наше время невозможно воспроизвести даже по десятикратной цене: потолки обшиты затейливыми панелями, где-то дубовыми, где-то медными; карнизы декорированы тонкой резьбой; в окнах со свинцовыми переплетами витражные стекла, а подоконники такие широкие, что на них вполне можно было сидеть; внутренние притолоки также отделаны панелями с вырезанными виноградными гроздьями, розами, херувимами, девизами, скачущими оленями, птицами с ленточками в клюве; снаружи наличники и притолоки сделаны из резного гранита, некоторые даже украшены покрытыми глазурью терракотовыми фруктами в стиле делла Роббиа. Дом окружал ухоженный парк с вымощенными камнем извилистыми дорожками, проложенными среди тропических пальм, фикусов Бенджамина и нитида, усыпанных блестящими красными соцветиями азалий, а также бальзаминов с порхающими над ними райскими птицами, папоротников и многочисленных сезонных цветов, названий половины которых Лора не знала.

Когда Лора с Крисом приехали в субботу днем, в сочельник, Тельма устроила им экскурсию по дому и парку, после чего, сидя на солнечной веранде с видом на бассейн, они пили поданное горничной какао с миниатюрными пирожными, испеченными поваром.

– Шейн, ну разве это не безумие? Нет, ты можешь поверить, что девчонка, которая десять лет жизни провела в гнусных приютах, живет в этом дворце, даже не пройдя реинкарнацию в принцессу?

Дом был настолько внушительным, что волей-неволей вызывал у своих владельцев желание почувствовать себя ВИП-персонами, и любому обладателю всей этой роскоши наверняка пришлось бы сильно постараться, чтобы не выглядеть самодовольным и напыщенным. Однако, когда Джейсон Гейнс вернулся домой в четыре часа дня, Лора обнаружила, что он отнюдь не претенциозный сноб и ничем не отличается от большинства ее знакомых, что казалось невероятным для человека, уже семнадцать лет занимающегося кинобизнесом. Ему было тридцать восемь, всего на пять лет больше, чем Тельме. Внешне он чем-то смахивал на молодого Роберта Вона, а значит, заслуживал более высокой оценки, чем просто «симпатичный», как охарактеризовала его Тельма. Не прошло и получаса, как Джейсон уединился с Крисом в одной из трех комнат, отведенных под хобби хозяина: там находилась электрическая железная дорога, занимавшая вместе с игрушечными деревушками, сельской местностью на колесиках, мельницами, водопадами, туннелями и мостами площадь пятнадцать на двадцать футов.

В ту ночь, когда Крис уже крепко спал в комнате, смежной со спальней Лоры, к подруге пришла Тельма. Одетые в пижамы, они уселись на кровати по-турецки, будто снова вернувшись в детство, заменив, правда, молоко с печеньем шампанским с жареными фисташками.

– Шейн, самое странное во всем этом деле то, что, несмотря на мое происхождение, мне кажется, мое место здесь. И я отнюдь не чувствую себя тут чужой.

Тельма и не выглядела чужой. И хотя оставалась все той же Тельмой Акерсон, она здорово изменилась за последние несколько месяцев. Волосы были стильно подстрижены и уложены; впервые в жизни ее лицо покрывал ровный загар; она держалась скорее не как комическая актриса, желающая забавными жестами и позами вызвать у зрителей смех – что означало одобрение, – а как знающая себе цену женщина. Она даже надела менее экстравагантную, но более сексуальную пижаму: без рисунка, струящуюся, из розового шелка, хотя и не изменила своим любимым тапочкам в виде кроликов.