Иван Булавин - Морт. Охота на колдуна [СИ]

Морт сидел на чурбаке, заменявшем ему стул, и презрительно поглядывал на святого брата, который из кожи вон лез, чтобы придумать ему хоть какой-то состав преступления. Получалось плохо, единственное, в чём его смогли уличить, — это проведение обряда для выяснения местоположения колдуна, это он признал и раскаялся, сославшись на благие побуждения.

— Дьявол вообще неразговорчив, — заметил Морт, — он ничего мне не говорил, более того, и я ничего не сказал ему, мы не разговаривали. Все мои сношения с Дьяволом происходили помимо моей воли, я никогда не выполнял его поручений и всегда действовал на благо церкви. Что не так?

— Вы повторяетесь, Морт, — сказал вдруг инквизитор.

— Это вы повторяетесь, — парировал охотник, — а я всего лишь отвечаю на ваши вопросы, от которых, уверен, ваш язык, святой брат, уже покрылся мозолями.

Инквизитор задохнулся от возмущения.

— Напомню вам, Морт, что мы не любим использовать пытки…

— Так не используйте, — перебил его охотник с широкой улыбкой, — тем более, что руководство запретило вам меня пытать. Вам не надоело? Вы уже которую неделю расспрашиваете меня об одном и том же, а до вас то же самое спрашивал другой дознаватель. Чего вы хотите добиться? Если вам нужен результат, позовите брата Доминика.

— Брат Доминик предвзят, его связывает с вами давняя дружба, а потому ему запрещено вести это дело.

— Разумеется, — согласился Морт, — но дружба связывает не только его со мной, но и меня с ним, в его присутствии я точно буду разговорчивее.

Инквизитор замолчал на некоторое время, подозрительно посмотрел на Морта, после чего развернулся и, не прощаясь, покинул камеру.

Морт облегчённо вздохнул и прилёг на кровать, застеленную толстым тюфяком, набитым свежей соломой. За месяцы, проведённые им в узилище, он начал находить удовольствие в таком существовании. Здесь была камера для необычных преступников, которая предусматривала только изоляцию от мира, и ничего, кроме этого. Здесь его сносно кормили, разрешали читать книги (только контролировали их содержание), а с некоторых пор, очевидно, стараниями брата Доминика, разрешили видеться с семьёй. Мария приходила к нему уже трижды, принося в большой продолговатой корзинке сына. Мальчика крестили немецким именем Иоганнн, но сам Морт продолжал называть его на русский манер Иваном, Петровым сыном. Почему-то он считал, что так правильно.

Такие дни были для него настоящим праздником, глядя на двух самых любимых людей, он оттаивал душой, уходили из головы страшные и кровавые воспоминания, он снова становился человеком. А сын вызывал в нём давно позабытые картины детства, когда он сам, такой же маленький, с чистым разумом и помыслами, не испорченный злобой и грязью внешнего мира, жил в лесу под опекой любящего отца.

Что и кому доложил дознаватель, осталось неизвестным, но, спустя пару часов, дверь камеры отворилась и внутрь прошла Мария. От радости женщина светилась, как начищенный медный котелок. Её настроение передалось и младенцу, который по такому случаю проснулся и радостно гукал, предвкушая встречу.

После первых восторгов и объятий, они сели рядом, крепко обнявшись, Петер держал на руках сына, который хватал его маленькими ручками за лицо и что-то бубнил тонким голоском.

— Со мной всё прекрасно, — сразу успокоил Морт свою жену, — если не считать пытки глупыми расспросами, от которых у меня уже начинает болеть голова. Расскажи лучше, как живётся вам, нет ли нужды в чём-либо?

— Нет, что ты? Нам выплачивают небольшое содержание, вроде пенсии, нам хватает, если не тратить слишком много, но здесь и тратить негде. Кстати, я тебе пирожки принесла, а надзиратель разрешил прихватить ещё немного вина.

Морт усмехнулся, почти все святые братья, что занимали нижние должности, знали его и относились с уважением, даже палачи, как он подозревал, в случае нужды будут пытать его вполсилы. Теперь он откусил большой кусок пирога с бараниной и луком, а потом отхлебнул добрый глоток вина. Домашняя еда давала ощущение спокойствия и уюта, камера уже не казалась сырой и тесной, вспоминался яркий солнечный свет и свежий ветер, запах свежего белья и домашнего очага. Прожевав кусок, он снова прижал к себе Марию и вдохнул запах её волос. Счастье было рядом, оставалось только дождаться освобождения. В том, что его освободят, он не сомневался, руководство Святой Инквизиции не состояло из одних фанатиков, каковыми их привыкли представлять либерально настроенные писатели. Это были благоразумные люди. Они примерно представляют себе его природу, а потому боятся его (надо сказать, не безосновательно) выпускать. Никакой вины на нём нет, он просто опасен.

— Брат Доминик отдал мне твой нож, я дала сыну его подержать, он вцепился в него и отдавать не хотел. Будущий воин.

— Когда он подрастёт, — сказал Морт задумчиво, — я научу его драться на ножах, но буду молиться, чтобы это умение ему никогда не пригодилось. Он может быть воином, но становиться убийцей, вроде меня, совсем не обязательно.

— Ты не убийца, Петер, — сказала Мария, прижимаясь к его плечу, ты ведь делал это ради святой церкви.

— Я давно живу на свете, любимая, — напомнил Морт, — и не всю свою жизнь я работал на Святую Инквизицию, когда-то я был именно, что вором и убийцей, это не красит меня, но служит хорошим примером исправления через посредство церкви.

Как раз в это время ребёнок снова заснул, покосившись на дверь, они многозначительно переглянулись. Мария, как всегда, смущённо улыбнувшись, прошептала:

— Доктор сказал, что уже можно.

Ребёнок перекочевал в корзинку, а они слились в поцелуе. На двери был глазок, очень может быть, что святой брат, поставленный присматривать за ним, сейчас заглянет сюда и увидит, но, кому какое дело, чем занимаются муж и жена.

Только через полчаса, когда они немного насытились друг другом, а ребёнок снова захныкал и попросил есть, в дверь осторожно постучали. Голос надсмотрщика тихо и ненавязчиво напомнил:

— Петер, свидание закончено, пусть ваша жена собирается.

Мария, смутившись, начала натягивать на себя платье, не заморачиваясь при этом нижним бельём, которое она просто сложила в корзину ребёнка. Оттуда она извлекла и мужское бельё, для мужа, дабы не зарос грязью в подземелье. Это была настоящая проблема, Морт любил регулярно мыться и быть чисто выбритым, а здесь такого позволить себе не мог, максимум, что удавалось выпросить у надзирателей, это таз с холодной водой, да кусок мыла. Лишь изредка кто-то из них давал ему бритву.

Поцеловав на прощание жену и сына, Морт снова уселся на кровати, настроение было приподнятым, он решил, что не стоит тратить время даром и принялся за силовые упражнения. Камера его представляла собой большую клетку квадратной формы, которая была собрана внутри каменного мешка с зазором в два шага. Желающий сбежать должен был сперва разломать кованые прутья толщиной в три пальца, а потом сломать каменную стену или выбить дубовую дверь, скреплённую стальными полосами. Но его это волновало мало, он знал, что в итоге покинет эту камеру с разрешения надзирателей, они сами откроют двери, проводят его к выходу и пожелают удачи.