Александр Харников - Русские своих не бросают: Балтийская рапсодия. Севастопольский вальс. Дунайские волны [сборник litres]

Мередит вдруг спросила:

– Доктор, удастся ли спасти ногу? Мы вам заплатим любые деньги…

– Боюсь, что вряд ли. Но мы попробуем. А про деньги – по распоряжению Его Величества, все медицинские счета пострадавших от обстрела оплачивает он лично. Пока же подождите еще немного, за вами скоро придут…

И доктор, сделав пару пометок в своей тетради, удалился.

Я же смотрел то на развалины вокруг меня – некоторые еще дымились, то на искалеченных и убитых, лежавших на засыпанной щебнем улице, которая еще вчера выглядела вполне пристойно. Но взгляд мой все время возвращался к англо-французскому флоту, как ни в чем не бывало стоявшему на рейде с открытыми орудийными портами.

«Цивилизованные европейцы, – подумал я со злостью, вспомнив, как родственник Мередит в Лондоне противопоставлял “цивилизованных” англичан “азиатским варварам”, как он смел обзывать русских. – Кто здесь варвары, видно невооруженным глазом, и это не русские, спасшие моих детей, пострадавших от рук этих самых “цивилизаторов”».

И тут я вдруг увидел, как на горизонте, на фоне предрассветной зари, появилась какая-то тень, двигавшаяся с огромной скоростью. Разглядеть ее было трудно, но когда я услышал первый выстрел и один из английских фрегатов неожиданно взорвался, разбросав вокруг пылающие обломки, на лице моем появилась улыбка.

14 (26) октября 1854 года.

Копенгаген

Мередит Катриона Худ Катберт, любящая жена

Еще вчера моя жизнь казалась прекрасной. Старшие дети живы, почти здоровы (а скоро будут здоровы полностью) и счастливы. Никто их не держал в заложниках, и (что при наших финансах немаловажно) не только не потребовали за них выкупа, но даже лечили их бесплатно. Более того, дочь наконец-то выходит замуж, причем за мальчика, который понравился и мне. А если учесть, что на ее помолвке мне довелось потанцевать с настоящим императором… Расскажу кому в Саванне – не поверят, но я до сих пор помню его высокую фигуру, его грацию и изящество, с которым он целовал мою руку… Нет, я никогда бы не изменила моему Джонни, но он так не умеет.

А потом я наконец-то купила весьма неплохой сервиз из европейского фарфора – мечта любой южанки. А для родственников и друзей я накупила фарфоровых лягушечек, кошечек и собачек; подумав, я все же решила, что лучших из них оставлю себе – уж очень они милые. Жалко, что мы так и не увидели Андерсена, но что ж поделаешь… И за то, что мой Джон так терпеливо ждал, пока я наконец все приобрету, и никак не выразил свое неудовольствие, я наградила его перед сном тем, что ни одной женщине, как мне говорила мама, нравиться не может и служит лишь деторождению, хотя, должна признаться, мне это почему-то нравится, как я ни пытаюсь убедить себя в обратном.

Но столь приятный вечер превратился в ночь, которую иначе как кошмаром не назовешь. Проснулась я от громкого «бабаха». Вскочив с постели, я поняла, что где-то взорвалась бомба, совсем рядом, и следующая может попасть в нашу гостиницу. Лихорадочно напялила нижнюю юбку и платье – для корсета мне понадобилась бы посторонняя помощь, а Джон храпел так, словно взрывы ему совсем не мешали.

Надо отдать ему должное, когда я наконец его разбудила, он был готов менее чем за минуту и ничего не забыл. А у меня из головы совсем вылетело, что почти все наши деньги были запрятаны в мой корсет… Когда же Джон за ним вернулся, на обратном пути бомба все-таки угодила в гостиницу, и одним из кирпичей ему перебило ногу.

Что я могу сказать про остаток той ночи? Сполохи огня, то тут, то там выплескивающиеся из окон поврежденных домов… Кучи кирпичей в свете пожаров… Маленькая девочка у соседнего дома, кричавшая так, будто ее режут…

Я пошла взглянуть, что с ней, и оказалось, что она по счастливой случайности избежала травм. А кричала она потому, что увидела трупы родителей. Бедное дитя… Я спросила у взрослого мужчины, чем я могу помочь; он, как выяснилось, знал английский, но на мой вопрос с плохо скрываемой ненавистью в голосе спросил меня, довольна ли я, что мой флот уничтожил столько домов и погубил столько жизней. Узнав, что мы американцы, а не англичане, и услышав, что и моего мужа ранило при обстреле, он резко подобрел и лишь сказал:

– Я уверен, что Господь их накажет. Но при предыдущем обстреле в седьмом году они убили и покалечили множество людей – я потерял бабушку, дедушку, тетю, дядю, – а если кого и наказывают, то опять нас, прости господи…

Да, подумала я, никак не могу себе представить, чтобы кто-нибудь так обстрелял Саванну или даже Атланту. Мы не такие люди, как по ту сторону океана, и с гражданским населением никогда воевать не будем [73]. И как я могла подумать, что русские – варвары, а англичане – джентльмены?

Вскоре после окончания обстрела прибыла пожарная команда, которая с трудом сумела потушить пожары на нашей улице. Они проверили заодно и подвалы разрушенных зданий. В соседнем отеле из-под груды кирпича послышались голоса. А вот в нашей гостинице на их крики никто не отзывался.

Да, подумала я, спасибо вам, герр Буххольц, и светлая память вам и вашей семье… Но как же нам повезло, что я забыла этот корсет! Иначе и наши трупы были бы в том же подвале.

…Когда корабли неприятеля начали гореть и взрываться, а в небе появилось нечто похожее на головастика, стрелы из которого подобно молниям стали поражать корабли английских и французских нелюдей – иначе после расстрела безоружного города их было не назвать, – какая-то частичка моего бытия, конечно, ликовала. Но увы, для моего Джона помощь пришла слишком поздно. Конечно, люди живут и с одной ногой. Но я слышала от мужа и от других ветеранов мексиканской войны, что, когда ампутируют конечности, люди зачастую умирают либо от боли, либо от инфекции, занесенной при операции, либо от гангрены, если операция началась слишком поздно. А я только теперь поняла, как сильно люблю своего бедного супруга…

Ничуть не смущаясь, я стала на колени и начала молиться Гос-поду нашему Иисусу Христу, не забывая при этом поглядывать на происходящее на море. Тем более, то, что там происходило, без сомнений, было карой небесной, даже если все делалось русскими руками.

Вскоре все вражеские корабли либо горели, либо спустили флаги. А чуть позже к ним с необычайной скоростью стали подходить шлюпки.

– Призовые команды, – хриплым голосом произнес Джон. Я с нежностью посмотрела на мужа. Он держался молодцом, но лицо его было белым, как снег, и покрылось испариной – наверное, от боли. Поцеловав его в лоб, я шепнула:

– Сейчас придет помощь, милый…

Через несколько минут четыре скоростные шлюпки пристали к берегу, и из них высадились люди в форме, похожей на ту, которую мы впервые увидели на Нике. Они разбрелись по берегу, а несколько из них направились в нашу сторону. Один из них показался смутно знакомым – он осматривал раненых и покалеченных, после чего их перевязывали девочки в форме, которые были с ним. А некоторых раненых парни в матросской форме клали на носилки и куда-то уносили.