Далия Трускиновская - Наследница тамплиеров

Он тоже узнал Анюту и побежал к ней, как-то удивительно скалясь и почти беззвучно смеясь. Встав перед коляской, он обратился к Анюте с речью, понять которую было совершенно невозможно. Однако интонации в переводе не нуждались. Референт был полон высокомерия и презрения.

Что отвечать — Анюта не знала. Когда референт обратился к ней с вопросом на неведомом языке, испугалась. Он сердито повторил вопрос. Анюта решила, что Митенька требует денег. Почему она так решила — бог весть; может, его поведение напомнило какого-то персонажа из сериала, озабоченного финансовыми проблемами. Анюта достала кошелек и протянула референту пятьсот рублей. Он с огромным недоумением уставился на бумажку, взял ее, разглядел с обеих сторон. И с ним случилось что-то вроде озарения. Анюта и слова сказать не успела, как он оказался у нее за спиной, схватил ручки коляски и погнал совсем не в сторону детской больницы. Тут Анюта поняла, что референт лишился рассудка.

Все это было похоже на дурной сон, и как вывалиться из этого сна обратно на свой диванчик, торцом к которому стояла бы Феденькина кроватка со спящим ребенком, — Анюта не знала. Она только чувствовала, что творится неладное, что навалилась беда, что спасение одно — схватиться за кошелек, в котором прижались друг к дружке «мальчик» и «девочка».

В довершение кошмара Митенька запел. Если бы Анюта хоть что-то смыслила в музыке, то, возможно, узнала бы церковное песнопение тринадцатого века, исполняемое на латыни. Но для ее слуха Митенькин вокал был чем-то сродни заунывной и мучительной зубной боли.

Коляска скакала по ухабам. Анюта вцепилась в нее, толчки отзывались болью во всем теле. Вдруг она узнала знакомую местность — это был Савельевский переулок между Речной и Октябрьской набережной, вот и сквер, где она оставляла ребенка под присмотром бабушек, вот и вывеска «Инари».

Референт остановил коляску и снова заговорил, указывая пальцем на «Инари». Если судить по жестам и интонации — он предлагал Анюте войти в салон.

— Я не могу, — сказала она. — У меня нога болит. И голова.

Тут к ним подбежал мужчина в камуфляжном комбезе.

— Вы что тут встали? Отъезжайте! Посторонним тут не место, — заявил он. — Как вы через оцепление проскочили?

Анюта хотела было возразить: тут улица, все могут ходить сколько угодно. Но вдруг до нее дошло: переулок пуст, и даже бабушек с малышами в сквере нет.

Референт свысока посмотрел на камуфляжного мужчину и рявкнул на непонятном языке. Похоже, это было ругательство.

— Иностранец, что ли? Ну, переведите ему, — приказал мужчина Анюте. — Банк и соседний дом оцеплены, там засели террористы. С ними ведутся переговоры. А пока никому даже близко подходить нельзя. Понятно? Разворачивайтесь — и живо отсюда…

Жест был однозначный: убирайтесь. Референт понял именно жест, но подчиняться не желал. Хуже того — он побежал к «Инари» и попытался открыть дверь салона.

Камуфляжный мужчина снял с поясного ремня рацию.

— Гарольд Айкович, тут какой-то иностранец ломится в «Инари», по-русски не понимает. Нет, не англичанин, не пойми что выкрикивает. По-моему, с Афанасьевских Горок сбежал. Что? Жду…

Аствацарян видел, что Кречет и Мурч бросать его в сложной обстановке не собираются. Это означало — будут помогать и ждут распоряжений.

— Кречет, загляни за угол, там какой-то иностранец, — сказал Аствацарян. — Мне тут только тамошней прессы не хватало!

— Есть, — ответил Кречет и побежал разбираться, Мурч — за ним.

И увидели они Митеньку, который бежал от салона через переулок к скверу.

— Здрасьти! — сказал Мурч. — Приперся!

— Пытается попасть на рабочее место, — сообразил Кречет. — О, гляди, гляди!

Митенька, впустив в себя тамплиерское сознание, действовал так, как всякий средневековый вояка, которому нужно куда-то попасть, а его не пускают. Меньше всего он беспокоился об уголовном кодексе. И вот сейчас он, высмотрев в сквере кубическую бетонную урну, с неожиданной силищей подхватил ее и поволок к «Инари» — выбивать окошко.

— Совсем озверел, — заметил Мурч. — Вот чертова урна, если его брать — обязательно на ногу уронит, либо себе, либо мне.

— Вы его знаете? — спросил камуфляжный мужчина.

— Знаем, Санек. Не поверишь — это референт Успенского.

— Успенский — который недвижимость?

— И недвижимость тоже. И для железнодорожников какой-то контракт организовал. И до кучи — банкир.

— Ясно… Ни фига себе референт.

— Ага.

— Потолкуй с ним, — сказал Кречету Мурч. Кречет кивнул и обратился к Митеньке с вопросом, на кой ему эта бетонная дура. Митенька недовольно повернулся к нему и ответил то ли двумя словами, то ли одним длинным. И в это время Мурч напал сзади, провел прием и опустил референта коленками на тротуарную плитку, причем бережно — урна не упала, а всего лишь встала с легким стуком. Тут же рядом оказались Санек и Кречет.

— Ну и чего с ним дальше делать? — спросил Санька Мурч.

— Даже не знаю. Сами понимаете, ему там не место. Отвезти бы куда-нибудь, что ли, а? — спросил Санек.

— Да уж, — согласился Кречет. — Но он, зараза, опять сюда прибежит. И Успенский куда-то подевался. Может, он бы хоть Успенского послушался. Впускать его в «Инари» нельзя…

— Нельзя.

Кречет подумал: пока вся эта заваруха не кончится, хорошо бы примотать референта к какому-нибудь дереву, желательно столетнему дубу. Трос для этого у него имелся — лежал в багажнике внедорожника, главное — откопать его из-под барахла. И, главное, в сквере было пусто — ребята Аствацаряна всех оттуда прогнали. Кречет повернулся к скверу, высматривая дуб или хоть вековую липу, а увидел человека, неторопливо идущего наискосок, мимо песочницы и горок, прямиком к «Трансинвесту». Еще десяток шагов — и Кречет узнал его. Это был профессор теологии Александр-Маартен ван Эйленбюрх.

Все это время Анюта сидела в кресле-каталке и молчала. Не то чтобы с перепугу — когда она увидела Митеньку на коленях, страх прошел. А просто ей сказать было нечего. И нужно было бы попросить мужчин, чтобы они помогли добраться до детской больницы, но Анюта совершенно не умела разговаривать с мужчинами. Если бы подошла хоть одна женщина — это было бы спасением.

Но приближалась не женщина — к Кречету шел издали его узнавший по причине дальнозоркости профессор.

— Добрый день, — сказал он. — Что тут происходит? Почему полиция оцепила «Трансинвест»?

— Беда тут, — ответил Кречет. — Какие-то сукины дети забрались в подвал и грозят взорвать банк.

— О господи! Да какой же в этом смысл?! — изумился профессор, но его взгляд Кречету не понравился. Профессор явно что-то знал об этом деле и желал выяснить подробности.

— Нет в этом никакого смысла. Они заложников взяли! — воскликнул Санек. — Детей! Детей — в заложники! И сидят с ними в подвале, и никак их оттуда не выковыряешь!