Далия Трускиновская - Наследница тамплиеров

В маленькой комнате, освещенной блекло-серыми окошками, по три-четыре на стене, он посадил Изабо на единственный стул. Она что-то говорила, он не понимал слов, но видел ее глаза. Ее тоже неудержимо влекло к плите.

Откуда она знала тайну, Бетанкур не задумывался. Он за все эти годы только раз написал ей и передал письмо с купцами, которые привозили в Ригу немецких ремесленников-колонистов. В письме он сообщал, что ребенок жив и здоров, хорошо питается, растет, и ему уже впору доспехи оруженосца, которые куплены у Иоганна Бердевиса, владельца Икскюльского замка. Бетанкур оказался там вместе с рыцарями Ливонского ордена, которые два года назад сняли часть замка за триста марок, и они же надоумили тамплиера поменять имя и прозвание, чтобы звучало на немецкий лад. Он даже не был уверен, что она получила это письмо — ведь купцы из Любека обещались передать его знакомым торговцам в Дюссельдорф, чтобы те переправили парижским купцам. В Париже оставалась родная тетка Изабо, которая наверняка знала про это дело с подмененной монахиней. Очевидно, письмо, шедшее по меньшей мере год, все же попало в руки женщине. Изабо вряд ли давала монашеский обет — ведь для всех она была теперь сестрой Аньес, уже принесшей все обеты. Она могла уйти из обители…

Но Бетанкур ее не звал!

Она была ему все эти годы необходима, но он ее не звал!

Изабо что-то говорила, он понял не слова, а общий смысл: она беспокоилась о ребенке, о мальчике. Он ответил, что мальчик вырос, носит прозвание известного рыцарского рода, обетов на себя не наложил, со временем женится на богатой девице. Изабо никак не желала понять, что маленький Арно теперь — молодой и прекрасный рыцарь. Видимо, он был необходим ей таким, каким она его нянчила и носила на руках. Тут Бетанкур ничего поделать не мог.

Плита была внизу, ее захватили враги.

Бетанкур был безоружен, но чувствовал в себе отчаянную, бешеную силу. Он мог голыми руками раскидать отряд латников. Просто, подняв одного над головой, кидать его в прочих.

Нужно было всего лишь спуститься вниз по витой лесенке.

Его ненадолго отвлекли экраны на стенах. Он узнавал знакомые помещения. Та часть памяти, которая принадлежала Митеньке, оживилась, стала приделывать к каждому помещению подробности. Несколько секунд этот человек пробыл референтом Митенькой, потом вспомнил о плите.

Он откинул люк и полез вниз.

Его встретили выстрелами.

Бетанкур понял — у демонов дьявольское оружие. Если бы с ним был кто-то из старших орденских братьев — то усмирил бы демонов сильными молитвами. Бетанкур не успел этому научиться.

Он знал, что плите служат усмиренные и укрощенные демоны, знал, как велика власть над ними священных имен. Это было опасной игрой — добыча денег при помощи нечистой силы могла плохо кончиться. Но сильные заклинания, которыми владели старшие братья, считались надежными. И было еще одно, что объяснили Бетанкуру, когда допустили до участия в ритуале. С годами духовная сила того, кто читал молитвы и заклинания, крепла и достигала совершенства. С годами — это значило, что лишь после шестидесяти тамплиер полностью владел собой и держал в руках все нити ритуала. А второй участник, наоборот, должен быть не старше тридцати, горяч и страстен. Тогда большие синие искры принесут много золота. Если же один не нажил силы, а другой мало способен к страсти, кое-что получится, демоны кинут на плиту несколько монет и беззвучно скажут: нате, отвяжитесь.

Значит, пока он был далек от плиты, демоны сбросили оковы. Свидетельство тому — острая боль в ногах.

По лестнице он взобрался, хватаясь за перила, и рухнул на пол. Последним усилием закрыл дыру крышкой люка.

И проснулся страх.

Бойцу испытывать такой страх стыдно. А избалованному тридцатилетнему мальчику, для которого разбитый при падении локоть — уже нестерпимая боль, бояться можно и нужно. Бояться тех, у кого власть, у кого деньги, у кого в руке нож.

— Изабо, — позвал он и вдруг понял, что эта женщина — не Изабо, и страх усилился. Память таяла прямо на глазах, вторая память с трудом пробивалась через бетонный пласт, образовавшийся в душе. И уже непонятно было, что за имя такое — Изабо, а несколько мгновений спустя имя тоже испарилось.

Зато голову охватил жар.

Жар, боль, ощущение своей полнейшей беспомощности, как во сне, когда только пробуждение спасет от кошмара, но проснуться никак не удается…

Однако прежняя память понемногу одолевала ту, вернувшуюся из небытия.

Женщина, сидевшая на стуле, не была Изабо, но это личико, это неулыбчивое личико было известно Бетанкуру… уже почти не Бетанкуру…

Он не понимал, что жизнь вытекает из него, так был занят погоней за обрывками памяти — и одной, и другой.

А женщина смотрела на него, морща лобик и сдвинув светлые бровки. Даже не на него — на лужу крови, что росла и ширилась возле его раскинутых ног.

В словаре Анюты не было слова «артерия», а слово «вена» относилось к той поре, когда она носила Феденьку и ей что-то кололи внутривенно. Анюта не понимала, да и не могла понять, что выпущенные из подвала пули повредили артерию, и Митенька терял кровь, вместе с кровью — жизнь.

Но несколько минут спустя ей стало страшновато. И захотелось убраться отсюда подальше.

Ходить ей было очень трудно, коляска осталась на улице. А меж тем следовало бы встать, добраться до двери, отворить ее и позвать на помощь.

Да, отворить дверь — и Анюту вынесут из этой комнатки с экранами, вытащат на улицу, посадят в больничную коляску, вернут в палату…

А уходить отсюда нельзя. Там, внизу, «мальчики» и «девочки», «мальчики» и «девочки»…

Встать — невозможно! Страшно больно и невозможно. Так сказала себе Анюта. И не встала.

Митенька позвал ее по имени. Он просил помощи.

— Дверь открывается совсем просто… — говорил он. — Подойди, открой, мне плохо, я не могу… Подойди… помоги мне… Мне плохо…

— Мне тоже плохо, — сказала Анюта.

Внизу были «мальчики» и «девочки», от которых нельзя далеко уходить. И какие-то опасные люди были внизу. Надо просто подождать, пока им надоест там сидеть.

«Мальчики» и «девочки» необходимы. Они — надежда вернуть мужа и жить, как полагается, в семье, растить Феденьку, родить еще ребенка. И чтобы не приходилось ездить на рынок за дешевой картошкой. Чтобы всей семьей ездить на курорты в Турцию и Египет. Чтобы гулять с детьми в норковом полушубочке. Чтобы машина была, чтобы дача была, чтобы все, как у людей.

— Да помоги же, — умолял Митенька. — Открой ты эту чертову дверь, я не могу… Позови… Или сама меня перевяжи…

— Я не умею.

«Мальчики» и «девочки» ждали внизу. А если уйти — они достанутся кому-то другому, как тот «мальчик» и та «девочка»…