Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— Так вот, господин, — разложив вещи, обернулся Чен. Видно было, что вся эта процедура доставляет ему истинное наслаждение. — Одежды у вас вполне хватит... Для торговца, но не для учёнейшего шэньши, коим вы очень скоро станете. Следует кое-что прикупить. Но то, что есть, нужно носить по правилам — все надетые вещи должны строго соответствовать друг другу и находиться в гармонии не только с временем года, но и с периодом суток. Скажем, что у нас сейчас? Зима. Цвет зимы — чёрный, потому на исподнее надеваете вот этот халат с чёрными отворотами, они как раз видны будут из-под накидки, которую вы почему-то любите надевать через голову просто так, безо всякого халата, а это неправильно. Кстати, о накидке. Она у вас изумрудно-зелёного шёлка с узорами цвета бирюзы — всё это цвета весны.

— И что же? — заинтересованно произнёс Баурджин. — Значит, эту накидку зимою носить нельзя?

— Ну, вообще-то, хорошо бы прикупить другую, зимнюю, скажем, чёрную с серебром или с золотой нитью... — Чен почесал затылок. — Хотя пока можно поносить и эту, тем более что она достаточно тёплая. Только обязательно — с чёрным шёлковым поясом. Да, и обязательно надевайте чёрные сапоги с загнутыми носами, а то, я вижу, вы их не очень-то любите носить, господин.

— Продолжай, продолжай, интересно, — подбодрил его князь. — Значит, зимою — побольше чёрного. А в другие времена года?

— Про весну мы уже говорили, — улыбнулся Чен. — Цвет лета — красный, конца лета — жёлтый, но с ним нужно осторожно — это цвет императора. И уж тем более осторожнее с украшениями, да и с некоторой одеждой тоже — как станете шэньши, каждая вещь должна обязательно соответствовать вашему рангу.

— Ну. — Баурджин потянулся. — Уж это я помню.

— Теперь о причёске! — важно продолжал Чен.

— О причёске?

— О ней. — Слуга улыбнулся. — Разрешите вас немного покритиковать, господин?

Князь хохотнул:

— О как! Ну, давай критикуй, что с тобой делать?

— Осмелюсь сказать, господин, что ваша борода — совсем не надлежащей длины, а я ведь заметил — вы её лелеете, как, впрочем, и усы. Ухаживаете, расчёсываете, подстригаете. Пусть, пусть ваша бородка будет узкой, но пусть она также будет хотя бы чуть-чуть длинней — как того требуют приличия.

— Ну, немного отпустить бородку — это как раз нетрудно, — согласился нойон. — А что непосредственно о причёске скажешь?

— У вас светлые волосы, господин. — Чен поджал губы. — Издалека видать чужестранца. Да и несоответствие. Волосы должны быть чёрные, у вас они — светлые, значит, их нужно просто покрасить.

— А ведь и верно! — хлопнув себя по лбу, негромко произнёс Баурджин. — Всего-то и делов — покрасить! И как же я раньше не догадался? Ну, спасибо, Чен!

— Кроме того, обязательно носите чёрную шапочку, как вы всегда и делаете, — продолжил довольный слуга. — А вот отправляясь в гости, неплохо бы сделать шиньон.

— Что?! — Князь хлопнул глазами. — Шиньон? Как у Бриджит Бардо, что ли? Ну, в смысле, как у женщин?

— Нет, господин, — быстро возразил юноша. — Женские шиньоны гораздо шире мужских. Ну, вы ведь видели...

— Да видел, видел. — Баурджин махнул рукой. — И господин Цзяо Ли, и Лу Синь, да даже сосед мой, Пу Линь, — в шиньонах ходят. Не очень-то удобная причёска, хочу заметить.

— На юге, у сунцев, она дозволена только благородным господам. А здесь, у нас, пока почти любой может позволить... Ой, извините, господин, я, кажется, сказал дерзость...

— Ничего, ничего... — отмахнулся нойон. — Ты-то сам умеешь делать... вот эти самые шиньоны и прочее?

— С радостью сделаю для вас всё!

— Вот и славно. — Кивнув, Баурджин потянул носом. — Опа! Кажется, наша лапша выкипела!

— Ой!

Чен со всех ног бросился к очагу.

Лапша, конечно, подгорела, но тем было вкуснее, Баурджин с детства любил подгоревшее. Позавтракав, он оделся так, как советовал Чен, и, сопровождаемый последним, отправился в харчевню, где и пробыл до девяти часов, что примерно соответствовало 15—17 часам по московскому времени. Этот час, продолжительностью равный двум европейским, назывался часом обезьяны. В это время обычно все чиновники — впрочем, и не только они — заканчивали свои дела и начинали приёмы гостей и визиты.

Вот и Баурджин решил поступить так же, тем более что каллиграф, господин Пу Линь, ждал его сегодня в десятом часу — так уж они уговорились, кстати, ничуть не нарушая традиций.

Забрав с собой Чена, князь вернулся домой и, похвалив привратника Сюня за нарубленные и аккуратно сложенные в сарае дрова, уселся в прихожей, со скептической улыбкой посматривая, как юный слуга умело разводит в тёплой воде чёрную краску.

— Контрабандный товар? — не удержавшись, пошутил Баурджин. — Произведено в Одессе на Малой Арнаутской улице. Нервных просим не смотреть!

— Что вы такое говорите, господин? — живо обернулся Чен.

Нойон пожал плечами:

— Так, цитирую одну классическую вещь.

— О, господин! — с уважением качнул головою слуга. — Я вижу, вам не понаслышке знакомы приёмы литературных аллюзий и соответствий. Вот бы и мне когда-нибудь научиться рассуждать так же, как вы! К каждому действию, даже самому простому, обычному, — подобрать соответствующую цитату из классических книг. И с такой же лёгкостью, как только что проделали вы! Осмелюсь спросить, что это была за книга? Ой, нет, нет, не отвечайте. Попробую угадать, хорошо? Ммм... — Слуга ненадолго задумался, смешно наморщив лоб. — Кто же это? Сыма Цянь? Нет, тогда бы было явно что-нибудь историческое... «Трактат о литературе» Цао Пи? Тоже нет... Ха! Ну как же! Как же я мог не узнать! Это ведь «Му Тянь-цзы чжуань» — «Хроника жизни Сына Неба Му»! Исторический роман, да? Я, к сожалению, не могу его цитировать. А вот вы... О, господин, вам надо поскорей стать шэньши, клянусь, вы знаете всё, чтобы спокойно сдать экзамен!

— Ладно, ладно, — засмеялся князь. — Сдам когда-нибудь. Сейчас же давай крась да укладывай волосы. И побыстрее, невежливо будет заставлять ждать моего друга и соседа Пу Линя!

Чен тут же изогнулся в поклоне:

— О, не беспокойтесь, мой господин! Вы никуда не опоздаете. Осмелюсь кое-что сказать?

Нойон махнул рукой:

— Осмелься!

— Когда пойдёте в гости к господину каллиграфу, захватите с собой несколько ваших рисунков. Думаю, господину Пу Линю доставит большое наслаждение их прокомментировать и что-то подсказать.

— Взять рисунки? — Баурджин почесал затылок. — А ведь неплохая идея, Чен!

И в самом деле, рисунков — каллиграфически выписанных иероглифов, вставленных в красивые рамки, — в доме нойона уже накопилось немало. На обратной стороне их князь мелким почерком записывал по-русски все полученные от верных людей сведения, касавшиеся состояния цзиньского общества, устройства и вооружения армии, ширины и высоты городских стен и прочего, что Баурджин боялся забыть. Сии важные шпионские сведения он предусмотрительно прятал на самом виду — в рамках на стене, хотя у местных не было принято украшать картинами или каллиграфией стены. Всё это бережно хранилось в виде бумажных либо шёлковых свитков и вытаскивалось лишь по мере надобности: похвастать перед гостями либо полюбоваться самому — в тот момент, когда приходило соответствующее настроение. Зная об этом, Баурджин всё же вешал картинки на стену — ну, он же не был ханьцем!