Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— И тебе не жаль бросить родные места?

— Нет! Тем более что они мне вовсе не родные.

— Хм... — Князь на секунду задумался, а затем решительно тряхнул головой. Честно говоря, он всё продумал значительно раньше, и вот теперь, похоже, можно было переходить к непосредственным действиям.

— Милая Лэй, — откашлявшись, нежным голосом произнёс Баурджин. — Ты очень славная девушка, очень... Взять тебя в наложницы? Нет, никогда!

— О, господин...

— Подожди, только не вздумай плакать... Я предлагаю тебе стать моей третьей женой!

— Женой?! Вы шутите, господин?

— Отнюдь. А то что это такое — две жены? Ни рыба ни мясо. Пусть уж, для ровного счёта, три будет. Тем более и сын у меня по осени женится... и мы с тобой заодно свадьбу справим.

— О, господин... — Казалось, девушка сейчас умрёт от счастья.

— Нет, не господин... уже не господин, милая Лэй. Монгольские женщины свободны.

— Но...

— Меня зовут Баурджин-нойон, милая Лэй. И ты зови меня Баурджином.

Девушка обхватила руками шею нойона и с жаром поцеловала в губы.

Они уехали вместе, а осенью у Баурджина-нойона было уже три жены.

Провозгласивший себя правителем киданей Елюй Люге до самой своей смерти оставался верным вассалом Чингисхана. Его государство Ляо было не очень мощным, но всё же постепенно заставило себя уважать всех своих склонных к агрессии соседей. Бывшая шпионка, обворожительная куртизанка Мэй Цзы стала императрицей, а бывший водонос Дэн Веснушка был усыновлён Елюем Люге и вскоре проявил себя как умный и способный воин. Следователь Ба Дунь довёл-таки до конца дело «красных шестов», и больше никто и никогда не слышал об этой гнусной банде. Вот, пожалуй, и всё...

Да, Чен — пройдоха Чен — стал наконец чиновником, быстро взлетев из секретарей в заместители начальника общественных амбаров. Должность пусть и не слишком заметная, но весьма удобная для различного рода злоупотреблений, чем наш юный шэньши и занимался, правда не зарываясь. Переписав на себя дом и харчевню «Бронзовая улитка», Чен женился на девушке из хорошего рода, обзавёлся слугами и подобающим рангу выездом. Его принимали уже везде, вернее, это Чен был повсюду вхож, на равных держась и с Лу Синем-шэньши, и с поэтом Юань Чэ. А к каллиграфу Пу Линю, на правах старого соседа, частенько заглядывал в гости, и тогда они вместе подолгу рассматривали старые свитки — каллиграфические упражнения Баурджина. Получали эстетическое удовольствие, между прочим.

А ещё в саду Пу Линя цвела та самая, подаренная нойоном роза, из слабого черенка разросшаяся в огромный благоухающий куст.

С давних пор так бывало —

Ухожу я и в горы и к рекам,

Среди вольной природы

Знаю радость лесов и равнин...

— Отец! Отец! Батюшка! — распугивая диких уток, раздался, казалось, на всю степь, радостный детский крик. — Батюшка-а-а-а!

— Кажись, Альчинай кричит, — откладывая в сторону охотничий лук, негромко заметил молодой черноволосый мужчина на вид лет тридцати или чуть меньше, одетый в коричневый монгольских халат — дэли — с наборным — с серебряными бляшками, поясом.

— Альчинай? Ну да, это он, — напарник его, чуть старше, светловолосый, с небольшой бородкой и аккуратно подстриженными на китайский манер, усиками, выбрался из кустов и, приложив руку ко лбу, внимательно смотрелся в бегущего по краю сопки мальчика лет пяти. — Интересно, может, мы с тобой, Гамильдэ, что-то забыли?

В больших серых глазах Гамильдэ — Гамильдэ-Ичена — при виде бегущего паренька вспыхнула радость:

— Хороший парень твой Альчинай, Баурджин-нойон. Ишь, как быстр, да ловок.

— Да, — Баурджин-нойон с улыбкой смотрел на бегущего мальчишку. — Быстр — уж тут ты прав. Весь в маму, красавицу Гуайчиль.

— В маму? — Гамильдэ-Ичен усмехнулся. — Вот уж не сказал бы. Гуайчиль смуглявая, а этот вон, светленький. В тебя, в тебя, князь. Ай, какой хороший мальчишка!

Нойон спрятал улыбку:

— С чего это ты его хвалишь, а, Гамильдэ? Что покраснел? Знаю, знаю — свою младшую дочку думаешь за него выдать? А?

— А и так! — молодой человек расхохотался. — Не зря ж ты у неё крёстным отцом был.

— Ну да, ну да, — князь покивал. — Крёстным... А имя-то мы ей красивое придумали, твоей дочке — Хайралан! Звучит, а! А твоя Боргэ как хотела назвать? Карчибеей! Ну и имечко, прости, Христородица, почти как Сколопендра какая-нибудь. Нет, Хайралан куда уж лучше.

— Верно, лучше... Так насчёт свадьбы-то как?

Баурджин махнул рукой:

— Мне б сначала оставшихся деток пристроить — кого женить, кого — замуж... Старшие-то, уже, слава Христу, люди семейные, скоро внуков подарят, а вот остальные... Скоро пора их и оженить.

— Да уж, дети растут быстро, — снова захохотал Гамильдэ-Ичен. — Тебе, князь сейчас сколько? Тридцать пять, кажется?

— Тридцать шесть...

— Ну, вот... А уже внуки скоро!

— На себя взгляни! — нойон шутливо погрозил приятелю кулаком. — У самого скоро внуки, а ты уж и помладше-то меня... года, наверное, на два...

— Да, так... Смотри-ка, уже и Альчинай прибежал! А!

Схватив подбежавшего мальчугана, Гамильдэ-Ичен поднял го на руках к пронзительно-голубеющему небу, подбросил, поймал:

— Ай! Ай! Дядюшка Гамильдэ! — счастливо заверещал малыш. — Ой, отпусти, дай слово важное молвить.

— Отпусти, отпусти его, Гамильдэ, — нойон улыбнулся в усы. — Разбалуешь, потом что твоя дочь делать будет?

Оказавшись на траве, мальчонка напустил на себя самый серьёзный вид, откашлялся и по-взрослому степенно поклонился отцу:

— Дядюшка Угедей приехал! Велел вас срочно позвать.

— У-ге-дей... — схватившись за голову, со стоном произнёс Гамильдэ-Ичен. — Опять явился! И дня не прошло, как уехал... О, Христородица-дева! Послушай-ка, князь, может, я всё ж сейчас в родное кочевье рвану? Ну, не могу я столько пить, клянусь, не лезет уже!

— Э, э! — Баурджин-нойон укоризненно покачал головой. — Одного меня, значит, бросить хочешь? Побратим-анда называется!

— Шучу, шучу! Уж, так и быть, вернёмся вместе. И чего это Угедея назад понесло? Ведь вроде всё уже выпили...

Выпили...

Князь вздохнул и неожиданно улыбнулся. Да уж, что и сказать, попили! Третий сын повелителя Чингисхана Угедей гостил в кочевье Баурджина целую неделю — для столь почётного гостя выставили в юрте-гэре самое лучшее вино, недавно привезённое от тангутов, эх, и славно было вино, жаль вот только быстро выпили. Потом и до ягодной бражки дело дошло, и до арьки, и до хмельного кумыса... Нет, кумыс, он ещё только вчера был — им ведь и похмелялись. Что и говорить, хороший человек Угедей-хан! Умный, рассудительный, много чего знающий, с таким и так-то поговорить — одно удовольствие, а уж если вместе выпить... Кроме всего прочего, Угедей ещё отличался жизнерадостностью и весельем, дородный такой был, добродушный, смешной, добрый — детишки его ужас как любили, вот тот же Альчиной, к примеру. Уж верно, и на этот раз не остался без подарка! Что и говорить — хороший человек Угедей, отличный просто. А что выпить не дурак... так какой же монгол выпить не любит? Да нет таких монголов, и, наверное, никогда и не было. Пьянство — это ведь некое сакральное действо, чем-то сродни доблести — кто кого перепьёт? Кто больше под выпивку разных смешных историй расскажет? А начинаться они — истории эти — всегда должны одинаково: «Как то раз приехал ко мне анда — пили-пили, всё выпили, конечно, показалось мало, стали думать — где взять? И придумали!» — ну, а дальше уже кто на что горазд, всякие там придумки — вот, примерно так.