Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— С большим удовольствием, господа. Только вот насчёт девок вы зря отказались.

— Ла-а-адно!

Ху Мэньцзань отсчитал парню деньги — медные, с квадратною дырочкой, монетки — цяни. Лепёшечник, подмигнув, покинул медяхи вверх и, ловко поймав, сунул за пояс. Отошёл, прихватив кружки.

Оставив воинов дожидаться пива. Баурджин в сопровождении десятника Ху прошёлся вдоль ближайших рядков, где продавали всякую всячину — разноцветные шёлковые ленточки, стеклянные бусы, дешёвые — бронзовые и медные — браслетики, каких-то глиняных божков с хрустальными глазами, небольшие шёлковые полотнища с наспех намалёванными иероглифами — пожеланиями удачи и счастья.

Нойон с любопытством взял одно из полотнищ, усмехнулся — грубая, грубая работа... Как вдруг внимание его привлекли раздавшиеся позади крики. Баурджин тут же обернулся — позади, шагах, наверное, в десяти, громко крича, дрались, валясь в пыли, мальчишки, подзадориваемые быстро собирающейся толпою зрителей.

— Дай, дай ему!

— А ты лягни, лягни!

— За ухо его кусай, за ухо!

— Ставлю три цяня, что вон тот, лохматый, победит!

— Конечно, победит. Это ж наш, с рынка.

— Так и тот наш — лепёшечник!

— Видать, не поделили парни что-то.

— Дай ему, дай!

— Куси за ухо!

Естественно, в драку никто не вмешивался, до тех пор, пока Баурджин не распознал в одном из парней лепёшечника, только что посланного за пивом. А, распознав, обернулся к десятнику:

— Ху, разберись!

Десятник кивнул воинам.

А что произошло дальше, даже опытный Баурджин не смог бы точно сказать! Вот только что была драка, толпа, и вдруг... Воины действовали умело и быстро — не говоря грубого слова, улыбаясь, оттеснили могучими плечами одного, другого, третьего... Оп! Что-то почувствовав, тот, что напал на лепёшечника резко вскочил на ноги, осмотрелся и, швырнув деньги в пыль, бросился бежать.

— Догнать? — тихо осведомился Ху.

Баурджин немного подумал и махнул рукой:

— Не стоит. Кажется, я знаю этого парня... Что с деньгами?

— Сейчас...

Отойдя, десятник ухватил за плечо хнычущего лепёшечника:

— Деньги?

— Да целы-ы-ы-ы, — мальчишка размазывал по лицу слёзы и сопли. Пожаловался. — Он, гад, видать, давно за мной следил.

— И что же это за гад такой? — негромко поинтересовался Баурджин. — Ты его знаешь?

— Да знаю, — мальчишка, наконец, утёр сопли. — Кижи-Чинай это. Давненько его не видать было, да вот объявился — на медяхи польстился, чучело, видать, вконец обеднел.

— Кижи-Чинай, — усмехнулся князь. — Вот и свиделись... Значит, ты здесь, парень.

— Выловить? — дождавшись, когда лепёшечник отправился, наконец, за пивом, осведомился десятник.

Нойон покачал головой:

— Пока нет. Но узнать, где он обретается — стоит. Только по-тихому. Сможете?

— Конечно! Сейчас лепёшечника спросим.

Лепёшечник ничего толкового и не рассказал! Знал только, что «ядовитейший гад» Кижи-Чинай раньше по мелочи промышлял на рынке, потом куда-то исчез и вот опять появился. А где живёт, на кого работает — то было парню неведомо.

— Ладно, — отпустив мальчишку, князь махнул рукой. — Понадобиться Кижи-Чинай — достанем.

— А что, может понадобиться? — тихо переспросил Ху Мэньцзань.

— Пока не знаю, — Баурджин пожал плечами и рассмеялся. — А пиво здесь, действительно, вкусное.

Когда наместник вернулся во дворец — в хорошем настроении и словно бы даже отдохнувший — управитель дворца Чу Янь ждал его с бумажными кипами в руках.

— Рассуждения кандидатов в секретари, господин наместник, — важно пояснил он. — Я сказал, что мы пошлём к победителю вестника.

— Правильно сделал, — похвалил Баурджин и, забрав бумажные листы, удалился в свои покои.

— Велите подавать обед, господин? — опомнился, побежал следом Чу Янь.

— Нет, я не голоден. Вечером будем обедать, Чу Янь!

— Понял, господин, — мажордом поклонился. — Вечером.

За окнами дворца плавилось солнце. Было тепло, даже жарко, хотя дымоходы-лежанки — каны — оставались холодными, это осенний денёк выдался погожим и тёплым. Так бы и всегда. Развалившись на ложе, Баурджин взял листок наугад:

— «Мо-цзы — есть Мо-Цзы. И верно будет замечено, что все наши милости происходят от милостей великого государя. Государь, поистине, оказывает своему народу великие милости и дело народа — с благоговением принимать их. Что же касается милостей иных, то...»

И вот всё — в таком духе. Анализ — даже не анализ, а тупо зазубренный текст анализа — какой-то старинной классической книги, ни одного конкретного ответа, ни знаний законов, ни умения оперировать с цифрами... Ясно! Манерный барчук в белом — в своём классовом репертуаре. Не конкретные знания, а зубрёжка и — временами довольно грубая — лесть.

С раздражением отбросив листок в сторону, Баурджин вытащил другой. Вчитался...

— Чтение и анализ классических книг есть несомненное благо, но ещё большим благом будет являться применение их к обычным делам государства, ну, а сели такое применение невозможно, следует воспользоваться логикой, рассуждениями и здравым смыслом. Так, например, древние рассуждали — что есть первопричина Вселенной? Что первично, Инь или Ян? Их рассуждения можно продолжить и дальше, если, к примеру, мы будем говорить о военачальниках и войне, о правителе и народе. Верно утверждение: раз существуют войны, есть и военачальники. Но, причина не всегда причина, а следствие — не всегда следствие. Иногда они могут меняться местами, и тогда будет верным следующие утверждение: раз есть военачальники, будут и войны. Если не будет войн — не будет и военачальников, если не будет военачальников — не будет и войн.

Нойон только головой покачал — ну до чего изощрённая демагогия! Хотя, конечно, интересно, что и сказать. Посмеявшись, снова начал читать — а дальше пошли уже более конкретные вещи, некоторые из них Баурджин просматривал тезисно.

— О математике. Об умножении и делении, о дроблении чисел. О великой пользе «нуля». О финансах и количестве требуемой в государстве монеты. О законах...

Вот здесь уже князь вчитался внимательней.

— Сила наказания — не только в устрашении и справедливости, но и в его неотвратимости. И в этой триаде — «устрашение, справедливость, неотвратимость» — последнее мне представляется главным.

Спорное утверждение! Баурджин хмыкнул. Однако — здесь проглядывается живой ум, свободный от шор авторитетов, видны рассуждения, ход мысли — по-своему изящный и стройный. Нет, какой молодец этот крестьянский парень... Как его?

Князь посмотрел на другой стороне листа подпись — Фань Чюлянь. Фань Чулянь... Постойте же! Ведь это же никакой не крестьянский сын, а изнеженный модник-барчук! Ну да, он и есть — из рода важных чиновников — Фаней. Хм... Баурджин задумался. Может, этот барчук ухитрился списать? Да нет... Пожалуй, списать такое невозможно, тут самому думать и рассуждать надо. Что же получается — крестьянский сын — бездарь? А изнеженный и манерный барчук — умный и знающий человек? Странно...