Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

В какой-то момент Иван осознал вдруг, что жмёт на гашетку зря — кончились патроны, а из кожуха повалил белый пар. Дубов пошарил рукой, пытаясь нащупать новую ленту… А нету!

Японцы вроде бы угомонились, залегли у самой реки, готовясь к решающему броску.

— В атаку! — взлетел вдруг на бруствер окопов какой-то человек в окровавленной гимнастёрке, в котором Иван, повернув голову, узнал батальонного комиссара Чешникова. В правой руке Чешников держал пистолет, а левой махал, обернувшись к траншеям:

— Вперёд! За Родину! В атаку! Ур-ра-а-а!

И сам бросился первым… и разорвавшийся рядом снаряд швырнул его наземь, и не встал уже больше комиссар, не поднялся, но это уже было неважно — бойцы рванули в атаку.

— Ур-ра-а! — прокатилось над бегущей шеренгой.

Бросив бесполезный пулемёт, Иван выскочил тоже, поддаваясь неосознанному порыву быть в этот момент вместе со всеми, нагнулся, подобрал с земли брошенную кем-то (раненым или убитым) трёхлинейку… И увидел впереди, прямо перед собой, трёх японских солдат…

Жёлтые лица, узкие глаза, тонкие, сурово сжатые губы. У каждого — винтовка «Арисака» — старинного типа, как и наша мосинская, но от того не менее убойная. Кстати, для япошек — длинноватая, те ведь в основном низкорослые. Вот прицелились… Ага, на ходу… давайте, давайте…

Вспышки выстрелов. Сухие хлопки. И свист пролетевших над головой пуль. Как же, попадёте…

Дубов хладнокровно присел за камень. Прицелился. Винтовка дёрнулась, изрыгнув из ствола смерть…

Ага, есть!

Передёрнуть затвор. Снова выцелить… Хоть вон того, в очках… Профессор, мля… И чего тебя на войну потянуло? Ну уж, не взыщи…

И снова выстрел. Очкастый японец упал, смешно взмахнув руками…

Теперь перезарядить бы винтовку…

Чёрт! И откуда он взялся? Этот кривоногий чёрт с длинным мечом — катаной. Ишь, как вращает глазёнками, супонец, верещит чего-то… Нет, не успеть перезарядить — этак и башку оттяпает!

Быстро винтовку в обе руки… Подставить под меч! Ага! Ну и долбанул, зараза, аж искры полетели… Ты лезвие вниз… А мы винтовку… Так… Ага, попятился, самурайская рожа! А глаза не просто злые — хитрые! Меч в правой руке, лезвием к ногам… Видать, ждёшь удара слева, штыком…

Ну, жди-жди…

Оп!

Выставив вперёд правую ногу, Иван резко перехватил винтовку и что есть силы ударил японца прикладом в скулу. Прикладом, а не штыком! Штыком уже закончил работу. А не лезь на чужую землю!

Быстро огляделся, укрывшись за ближайшим кустом, перезарядил винтовку, выстрелил — на вражьи вспышки… Потом ещё…

А слева, из-за сопки Песчаной, уже вылетали всесокрушающей лавой кавалеристы Лодонгийна Дандара.

Этой неожиданной атаки хвалёные вояки-японцы не выдержали, отступили, залегли, накапливая силы для очередного броска. В этот момент из-за реки Халкин-Гол снова начала палить артиллерия, со всех сторон повалил чёрный дым, и казалось, что кругом разверзся ад…

Монгольские конники, напоровшись на плотный пулемётный огонь залёгших японцев, повернули назад — увы, уже немногие, а Иван, посмотрев по сторонам, с удивлением обнаружил, что остался один… Где же все-то, чёрт побери? Наверху, в воздухе послышался быстро приближающийся вой… Ага, понятно… Теперь это не тяжёлые двухмоторные «Мицубиси» — самолётики полегче… Пикировщки! Так вот в чём дело! А где же наши истребители, чёрт побери, где же наши?

Японский самолёт, завалившись на левое крыло, уже сорвался в пике и с воем понёсся вниз, набирая скорость. Иван поднял голову, и ему показалось, будто он встретился взглядом с японским пилотом. И тот, пронёсшись над самой головой, с хохотом сбросил бомбы, помчавшиеся к земле чёрными быстро растущими точками.

Спасаясь от осколков, Иван бросился в траву, зажимая ладонями уши. Земля содрогнулась… Отряхнувшись, Дубов поднялся… и увидел сверкающие пропеллеры заходящих на боевой разворот пикировщиков… и какого-то одинокого всадника, во весь опор мчащегося к сопкам. Он-то, наверное, успеет…

Всадник взвил коня на дыбы рядом с Дубовым:

— Скорей! Садись.

Не раздумывая, Иван взобрался на конский круп. Рванув рысью, всадник на скаку оглянулся и ободряюще подмигнул. Дубов узнал Дарджигийна. Позади с грохотом рвались бомбы, и, наверное, было безумием нестись вот так по степи, будучи лёгкой мишенью для любого японского лётчика.

— Там лощина, овраг! — Дарджигийн вытянул руку вперёд. — Успеем.

И понеслись в бешеной скачке.

Они всё-таки успели, но не так, как хотел Дарджигийн. Какой-то шальной японский истребитель с неубирающимися шасси, выскочив вдруг из-за холма, полоснул очередью, поразив коня. И оба всадника, перелетев через голову несчастного скакуна, кубарем скатились в тенистое лоно оврага…

— Ну? — придя в себя, Иван помотал головой и повернулся к своему спутнику. — Чего делать будем? Предлагаю — пробираться к сопке. Там должны быть наши… Э-эй, Дарджигийн!

Монгол, не поворачиваясь, недвижно сидел на корточках… а перед ним… Господи! А перед ним словно бы из земли вставали закруглённые башни… разваленные… нет, целые… нет, опять разваленные… а если прикрыть левый глаз — целые. Дацан! Так, значит…

— Оргон-Чуулсу! — дрожащими губами прошептал Дарджигийн. — Оргон-Чуулсу. Оргон…

А в небе уже мелькнула чёрная тень пикировщика.

Просвистев, прямо в овраге разорвалась бомба…

И наступила тьма…

Скотоводческая знать захватывала пастбища, скот,

закабаляла рядовых кочевников.

Небо было прозрачным и чистым, лишь где-то у самого горизонта маячили небольшие розовато-палевые облака. Довольно урчал мотор, генерал армии Иван Ильич Дубов, сидя за рулём личной «Волги», тёмно-голубой «двадцать первой» красавицы с блестящим оленем на капоте, ехал к себе на дачу. Негромко играло автомобильное радио марки «Урал», французский шансонье Ив Монтан что-то пел про Париж. Иван Ильич с удовольствием подпевал, вернее, мычал в такт. Генерал выглядел вполне довольным, ещё бы — за спиной, на заднем сиденье машины, лежал толстенный альбом в переплёте из коричневой кожи, подаренный ему в Н-ской воинской части, в которой он на днях побывал в качестве инспектора. В часть альбом попал как подарок от товарищей из Монголии, но никому там не понадобился, поскольку оказался на монгольском языке, а его в части, естественно, никто не знал. Иван же Ильич, вспоминая молодость, с интересом полистал страницы с фотографиями и рисунками. Памятник Сухэ-Батору, синие сопки с пасущимися табунами, дикие степные маки, напоминающие знаменитую картину Клода Моне, парадный портрет маршала Чойболсана, снова сопки, и снова степи, а вот тут…