Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— Споем, Баурджин? — Боорчу потянулся к многострунному хуру — то же ещё, хурчи выискался. А ведь не запьянел, что ему два кувшина арьки — что слону дробина. Играет… В смысле, делает вид, что пьян — зачем? Для кого?

— Ай-ай-ай, ехал я лесо-о-о-м, — на редкость приятным баритоном — ничуть не пьяным — вельможа затянул уртын дуу — длинную дорожную песню. Оторвавшись от хура, махнул рукой:

— Подпевайте, парни!

То ли попросил, то ли приказал — поди пойми!

— Ехал сопками и долинами-и-и-и… — переглянувшись, запели гости. Песню эту они знали — популярная была песня, Баурджин-Дубов её именовал — «Скакал казак через долину». Мотивом было схоже.

— Ехал мимо реки-и-и-и… Золотой Онон, голубой Керулен!

В этот момент бесшумно приоткрылась дверь гэра, и быстро вошедший мужчина молча опустился на кошму рядом с хозяином:

— Хорошо поёте, парни!

— Темучин-гуай!!! — узнав, молодой нойон едва не подавился песней. Вскочил на ноги — поклониться, за ним — испуганный Гамильдэ-Ичен.

— Сядь, Баурджин, — негромко приказал Чингисхан. Желтовато-зелёные — тигриные или рысьи — глаза его смотрели настороженно и жёстко, узенькая рыжеватая бородка делала монгольского повелителя похожим на Мефистофеля из оперетты «Фауст», которую Дубов с женой смотрели в первый послевоенный год в одном из московских театров. Именно оперетту, а не оперу. Оперы Дубов не очень-то любил за излишнюю пафосность и помпезность.

Дождавшись, когда все усядутся, Темучин подозрительно посмотрел на Гамильдэ-Ичена.

— Это мой человек, — поспешил напомнить нойон. — Самый верный и преданный. Если разрешишь, я хотел бы взять его…

— Возьмёшь, — Темучин усмехнулся. — Боорчу, нас здесь никто не…

— Никто, Великий хан! Ручаюсь! — Боорчу был собран и деловит. Какой там пьяница!

— Тогда слушай, Баурджин-нойон, — негромко начал хан. — Ты знаешь, кто такой Джамуха?

— Слышал, — Баурджин кивнул. — Вот, от уважаемого Боорчу и слышал.

Темучин с горечью скривил губы:

— Бывший мой друг… и предатель. Мне стало известно — он собирает войска далеко на севере. Меркиты, тайджиуты, часть найманов и прочие. Ты не похож ни на одного из них, Баурджин, и — вместе с этим — похож на всех сразу. К тому ж ты — уж не обижайся — чужак, изгой, обязанный мне своим нынешним положением…

— О, великий хан, моя благодарность…

— …которое ещё более укрепится. И вообще, — Темучин вдруг совсем по-мальчишески хохотнул, — не перебивай хана! А этот твой парень… как его?

— Гамильдэ-Ичен, великий хан.

— …кажется, запьянел. Боорчу, ты не перестарался, часом?

— Какое там — перестарался? — искренне возмутился вельможа. — Всего-то две бортохи и выпили. Так, баловство одно.

— Однако парень-то вот-вот сомлеет. Баурджин, побей-ка его по щекам… Во-от… Уже и глаза открыл. Плесните-ка ему бражки… да и мне заодно.

Напившись, хан продолжал инструктаж. Честно говоря, Баурджин уже давно понял, что именно ему предстоит делать — выяснить конкретные планы Джамухи, что же ещё-то? Численность и состав войск, вооружение, командование, характер взаимоотношений меж родами и племенами — это, пожалуй, важнее всего, уж больно разношёрстная компания собралась под знамёнами инсургента. В этом, несомненно, его слабое место.

С разрешения хана молодой князь изложил все свои соображения.

— Ты верно меня понял, юртаджи, — выслушав, довольно кивнул Темучин. — Именно это я и хочу знать. Впрочем, не только это — и твои собственные соображения тоже. Я знаю, ты любишь свою красавицу жену, детей, род. Если Джамуха приведёт войска на юг… Война! Запылают кочевья, обезлюдеет степь, и лишь одни вороны будут кружить над трупами павших.

— Я сделаю все!

— Верю тебе, юртаджи!

— Юртаджи? — Баурджин недоуменно моргнул.

Вообще-то так именовали особую структуру управления войсками и разведкой, которую молодой нойон называл по-своему — генеральный штаб. Так было привычнее. Юртаджи — штаб и полководцы-беки, или «численники».

— Да, юртаджи, — Темучин усмехнулся. — В случае успеха ты возглавишь разведку. Всю! Станешь моими глазами и ушами. Эта важная должность… должность для верных людей, зарекомендовавших себя… гм… особым образом. Помнишь Мэй Цзы?

— Да уж, век не забуду! — Баурджин передёрнулся, вспомнив шпионку, едва его не угробившую. — А вообще, красивая была девчонка…

Темучин с Боорчу расхохотались. По знаку хана вельможа плеснул в пиалы арьки:

— Да помогут вам Великий Тэнгри и Христородица! — прищурив глаза, торжественно произнёс Темучин.

В глазах её огонь,

В лице её блеск…

— Ну, купи, купи этот дээли, красавица, что смотришь? Я ведь вижу, что нравится! Ты не смотри — примерь. А ну-ка…

Баурджин с неожиданной для самого себя ловкостью накинул халат на узкие плечи смутившейся тайджиутской девчонки — тёмненькой, узкоглазенькой, но вполне симпатичной. А может, это была и не тайджиутка вовсе, может, меркитка или найманка. Нет, найманы всё ж таки более европейского облика.

— Ну, вот! — сделав шаг назад, Баурджин посмотрел на девчонку и схватился за сердце. — Ну, настоящая ханша, клянусь Тэнгри — покупай скорей, придёшь в свой гэр — муж и не узнает такую красавицу!

— Да нет у меня ещё мужа, — покраснела девушка. Изумрудного цвета дээли, отделанное алой шёлковой тесьмою, ей явно нравилось. Ещё бы… Так шло к её глазам! Нет, честно слово — шло, клянусь Христородицей!

— Нет, так теперь скоро будет! — подмигнув потенциальным покупателям, заверил Баурджин. — Ну, скажите вы ей!

Столпившиеся вокруг купеческих возов люди — пастухи из расположенного прямо на берегу реки кочевья вместе со своими чадами и домочадцами — восхищённо зацокали языками. Особенно молодые парни: девчонка-то явно многим из них нравилась.

— Бери, бери, Сарантуяа, очень тебе к лицу!

— Сарантуяа! — восхитился Баурджин. — Какое красиво имя — Лунный Луч! Ну, что же ты стоишь, Лунный Лучик, доставай-ка быстрей свои денежки, медяшки, серебряшки, золотишки… Ну? Смотри, не то другие купят! Один такой дэли у меня и остался…

Вот в этом Баурджин был полностью прав — качественных товаров, типа вот этого дэли, в повозках было — раз-два и обчёлся. А всё Хартамуз-черби — завхоз чёртов! Ну и скупердяй, каждую монетку пересчитал, каждый поясок — и все норовил всучить какую-нибудь никому не нужную гадость, типа рукоятки от сабли или рваный пояс. Словно своё отдавал, отрывал от сердца. Да-а-а… Наверное, такой черби как раз и нужен. А как же! Все они, хозяйственники, скупердяи и жмоты — а иначе, наверное, и нельзя.

— Ну, скажи пожалуйста, Хартамуз-гуам, — потихоньку скандалил Баурджин. — Ну, зачем купцам рукоятка от сабли? Кто её купит-то? Тем более — такую старую.