Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Первая стрижка волос у ребёнка — всегда большое и радостное событие со множеством гостей, когда все поздравляют родителей, веселятся, поют весёлые песни, да пью крепкую арьку. Да, Боорчу бы, кончено, не упустил бы такой случай — давно они уже с Баурджином не пьянствовали. Хорошо бы…

— О чём задумался, супруг мой? — улыбаясь, Джэгэль-Эхэ ласково погладила Баурджина по волосам. Кстати, у Алтан Болда тоже были светлые волосы, и такие же, как у отца, глаза — зеленовато-карие. А вот Жаргал, кажется, пошла в маму.

— Задумался? — хитро прищурился Баурджин. — Сказать по правде, хочу сейчас же содрать с тебя дэли да завалить в траву!

Джэгэль-Эхэ рассмеялась и медленно сняла пояс:

— Завалить в траву? Так в чём же дело?

Поцеловав жену, молодой нойон распахнул её одежду, обнажив стройное тело с мягкой шелковистою кожей оттенка светлой бронзы. В тёмно-карих блестящих глазах молодой женщины бегали золотистые чёртики…

Быстро освободившись от одежды, они упали в траву…

Качались красные маки. Дикие маки. Дикие…

— Так кто ж к нам всё-таки приехал? — погладив жену по плечу, наконец осведомился нойон.

— Ах, да, — Джэгэль-Эхэ потянулась, гибкая, словно рысь. — Некто по имени Эрдэнэт, молодой, но важный. Говорит — нукер самого Темучина. Не один приехал, со свитой… — женщина неожиданно вздохнула. — А Темучин оказывает тебе почёт. Видать, опять что-то ему понадобилось.

— Да уж, не без этого! — Баурджин самодовольно улыбнулся — всё ж таки ему было приятно внимание великого хана. Ну, пока не единственно великого, был ещё и старый Тогрул — Ван-хан, — которому Темучин приходился вассалом. Темучин… Друзья называли его — Чингисхан — Хан-Океан, Хан-Вселенная. Пока только друзья так звали. Ничего, пройдёт время…

Джэгэль-Эхэ обняла мужа за плечи:

— Чувствую, скоро ты опять покинешь меня ради…

— Ради важных государственных дел. — Баурджин ласково провёл ей по носу указательным пальцем. — А ради чего же другого я могу тебя покинуть? К тому же — по зову хана. Значит, я ему нужен. Потому и прислал нукера. Было бы хуже, если б не прислал… Ну, что мы сидим? Едем!

Молодой нойон рванулся к коню.

— Поспешишь — замёрзнешь! — не преминула уколоть Джэгэль-Эхэ.

Баурджин обернулся, хохотнул:

— Кто бы говорил!

Ещё подъезжая к становищу, Баурджин заметил привязанных к коновязи лошадей и — рядом с ними — нескольких человек. Семеро воинов в сверкающих на солнце шлемах и доспехах из дублёной бычьей кожи. Копья с разноцветными бунчуками, круглые маленькие щиты, сабли. Один был без щита и копья, в нагруднике из блестящих стальных пластин и красных сапожках-гуталах. Красные — такими имел право одаривать только великий хан. Этот, скорее всего, и есть Эрдэнэт.

Спрыгнув с коня, Баурджин слегка поклонился и приветствовал гостей словами: «Сонин юу банау?» — «Какие новости?».

— Спокойно ли провели весну? — по степной традиции отозвался нукер. Тот самый, в сияющих на солнце доспехах. Молодой, наверное, ровесник Баурджина — а тому недавно исполнился двадцать один год — с круглым каким-то задорно-мальчишеским лицом и небольшими холёными усиками. — Все ли поголовье на месте?

Поблагодарив, Баурджин и Джэгэль-Эхэ ещё раз поклонились гостям, жестом указав на просторную белую, с синими узорами юрту:

— Что же вы не проходите в гэр?

Эрдэнэт улыбнулся:

— Как можно без хозяев? Мы лучше подождём. Тем более нас уже угостили кумысом. Хороший у тебя кумыс, Баурджин-нойон!

— Рад, что тебе понравилось. Прошу!

По традиции Баурджин с супругой вошли в гэр первыми, а посланник и его свита, неспешно переговариваясь, давали время хозяевам подготовиться к приёму гостей. Смеялись. Весёлые… Вообще, кочевники всегда имели жизнерадостный вид и при каждом удобном (и неудобном тоже) случае любили пошутить. Хмурый монгол — это нонсенс!

Монголы… Баурджин-Дубов для удобства именовал так всех кочевников, и христиан — найманов, кераитов, уйгуров, и язычников — тайджиутов, меркитов, монголов, татар и всех прочих.

Подготовиться к приёму гостей Джэгэль-Эхэ помогали две служанки: молодая девчонка, приходившаяся ей какой-то дальней родственницей, и старая сморщенная бабушка Ичене-Куам, которая знала огромное количество песен и сказаний, по большей части смешных до самого неприличия. Переодевшись в белый дэли, Джэгэль-Эхэ с их помощью быстренько собрала волосы в приличествующую солидной замужней даме причёску — в виде рогов буйвола и, схватив с низенького столика большую серебряную чашу, быстро наполнила её чаем, который как раз успела приготовить старая Ичене-Куам. Хороший был чаек: Баурджина, как первый раз попробовал, чуть не вырвало, ну а с течением времени привык, даже нравиться стал. Кроме собственно чайного листа, привезённого чжурчжэньскими торговцами, в состав напитка входило ещё и баранье сало, масло, соль, круто заваренный бульон из перемолотых бараньих костей, мука и поджаренное на жаровне пшено, тоже приобретённое у торговцев. Не чёрный был чай, и даже не зелёный — белый, как кумыс или арька. Белый цвет — самый хороший, цвет уважения и добра.

Бросив взгляд на жену, Баурджин едва удержался от смеха — больно уж необычно выглядела её причёска, даже устрашающе как-то.

— Хадак! Хадак! — шёпотом напомнил он.

— Ах, да, — поставив на столик уже взятую было в руки чашу, Джэгэль-Эхэ обернулась, и старая Ичене-Куам протянула ей голубое шёлковое полотенце с вышитыми жёлтым шёлком уйгурскими буквицами — пожеланием. Таких хадаков в каждом уважающем себя гэре имелось по восемь видов — все с разными пожеланиями, главное было — не перепутать. Баурджин скосил глаза, вчитался — не зря Гамильдэ-Ичен выучил его уйгурскому письму в прошлую зиму. «Пусть будет мир в вашем гэре»… Хм… Вряд ли это пожелание подойдёт воинам.

— Другой, другой, Ичене-Куам! — Нойон нетерпеливо махнул рукой.

Старушка проворно подала ему пару хадаков:

— Выбирай сам, гуай!

— «Пусть будут быстры ваши кони». Вот, это то, что надо! Ну вроде все. Ичене-Куам, зови гостей!

Гости вошли по очереди, старательно не наступая на порог, что означало бы невежливость и дикость.

— Та амар сайн байна уу? Все ли благополучно?

— Слава Христородице и великому Тэнгри!

Хозяйка гэра с поклоном протянула чашу главному гостю — Эрдэнэту. Приняв подношение обеими руками — жест, заменяющий «спасибо» и «пожалуйста», — гость, удерживая чашу, правой рукой перекинул край хадака с надписью в сторону хозяев, выражая им те же пожелания, после чего, опустив в пиалу палец, побрызгал по всем сторонам света:

— Приношу эти первые капли вечно синему небу, родной земле и немеркнущем очагу вашей семьи!

Отпив, передал чашу воинам, те, каждый по очереди, проделали те же процедуры, после чего, приняв приглашение хозяев, уселись на мягких расстеленных кошмах в западной — почётной части гэра.