Алиса Климова - Уроки ирокезского

А прибывший в этот самый порт через день" Фридом" – правда, уже рейсом из Владивостока – доставил несколько сот тонн красивых чугунных капелек с перышками, тысячу "добровольцев" из отряда Гёнхо и сотню лошадей. Погрузившись на которых, одни корейцы быстренько прокатились на пару десятков километров и нехорошо поступили с бывшим (отныне) городишком Хиросаки. А прочие – погрузившись уже на доставленные трактора, проехались на целых полста километров в противоположную сторону и так же поступили и с городом Хатинохи. Даже еще хуже, в Хатинохи сожгли не только город, но и порт. Сопротивление японцев при этом было буквально символическим: на севере острова войска оставались лишь вспомогательными, артиллерии у них не было, а их однозарядные винтовки (из которых половина солдат даже стрелять толком не умела) против автоматических карабинов и пулеметов не котировались. А мои минометы эти винтовки вообще не замечали…

Север Хонсю – это сплошные горы, между которыми встречаются долины. Долины, соединенные друг с другом горными, понятное дело, дорогами. По которым перевезенные с Йессо "охранные войска" неторопливо гнали мирных японцев на юг. А в Корее на юг гнал уже немирных японцев Гёнхо, срочно назначенный генералом именно русской армии. Точнее, он не столько гнал, сколько просто уничтожал – и тут японская воинская дисциплина опять сыграла против японской армии. Солдат японцы селили в казармах – не постоянных, временных, под которые они забирали какие-то дома, из которых сами корейцы при этом выгонялись. Понятно, что вокруг домов ставились какие-то ограды, около них дежурили часовые – но главное, что войска японцев были отделены от мирного корейского населения. Везде – и в городах, и в деревушках. Ну и когда в деревушку или тем более в город приезжали крестьяне на повозках с продуктами, то на крестьян этих и внимания особо никто не обращал. А когда эти крестьяне доставали из повозок небольшие и очень короткоствольные предметы, было уже поздно.

Была у меня идея внедрения подствольных гранатометов, но она так идеей и осталась. Но вместо подствольника – который просто некуда было ставить – появилось забавное "ружье" со стволом длиной около фута и калибром в сорок миллиметров. Которое успешно плевалось гранатой в четверть кило на расстояние до полутораста метров. После небольшого обучения практически любой солдат легко мог стрелять из этого гранатомета со скоростью до десяти выстрелов в минуту, а хорошо обученный – даже попадать гранатой в цель. Так что в деревнях – где обычно японцы ставили "гарнизон" из одного-двух взводов, редко роты – четыре человека с такими "ружьями" в вечернее время могли без проблем сделать большинству отдыхающих от дневных забот воинов Аматерасу этот отдых вечным. Ну а чтобы самим не отправиться в страну вечной охоты, они на работу прибывали в сопровождении парочки с пулеметом и еще четырех человек с автоматами: автомат Лизы Антиповой я еще в прошлый раз вылизал до идеала, так что наладить их выпуск в этой жизни большого труда не составило. Правда, в "неидеальном" варианте – без азотирования и хромирования стволов изнутри, и с фрезерованной коробкой, но мне и нужно-то было их немного. Совсем немного, тысяч двадцать пять…

Для войны с Японией их пока было прислано около десяти тысяч, на большее просто патронов не хватало: народ бурно радовался "пулеметной" плотности огня и этих самых патронов особо не жалел, а у меня их в Хабаровске изготавливала только одна роторная линия. Вторая должна была заработать уже скоро – но хорошо бы к ее пуску эту войну вообще закончить.

Ну она, собственно, и закончилась – после того, как Гёнхо на присланных ему в Пусан трех сотнях маленьких траулеров высадил почти десятитысячный десант на Цусиму. На которой – к удивлению корейцев – японских солдат вообще не оказалось. Ни одного – а поэтому через несколько дней там вообще японцев больше не осталось: корейцы всех их просто выгнали.

Впрочем "после" не значит "вследствие"…

Гёнхо при захвате Цусимы никто не препятствовал. Большая часть японского флота прочно сидела на отмелях у островов Эллиота, еще некоторая – в портах. Причем те суда, что задержались в портах северных, тоже большей частью сидели на грунте: после взятия Акиты – случившегося еще двадцать седьмого мая – в Ниигате и Тагадзё любой корабль оставался целым не более суток. По-2 (в моей версии) с двумя сотнями килограммов бомб имел паспортную дальность полета шестьсот километров, и если он где-то в полвторого ночи взлетал, то перед рассветом можно было, внимательно осмотревшись, бомбу кинуть прямо в пароходную трубу. Ну, не совсем в трубу, но мимо корабля пилоты чаще всего не промахивались – хотя бы потому, что все судовые огни японцы зажигали в соответствии с правилами стоянки в портах. Или не японцы – кто их там в темноте разберет-то? Тем более, что никто и разбирать не собирался, поскольку в первый же день канцлерства я официально объявил, что все японские острова с двенадцатимильной зоной вокруг, а так же Желтое и Японское моря целиком объявляются зоной военных действий – и кто не спрятался, тот сам себе злобный буратина.

Владивосток – город очень интересный, в особенности если его рассматривать с гендерной точки зрения. Из тридцати с небольшим тысяч населения в городе женщин было около четырех тысяч, зато молодых мужчин репродуктивного возраста – почти двадцать тысяч. То есть было в городе двадцать тысяч молодых мужчин, но из тех шестнадцати, что ходили в шинелях и фуражках, двенадцать тысяч город внезапно покинули. Приказ, передающий весь гарнизон Владивостока в "оперативное подчинение" полковнику Юрьеву, совсем уж проигнорировать местные власти не посмели (тем более, что войска этого внезапного полковника явно были в состоянии показать Кузькину мать не только японцам), и восемь тысяч русских солдат отправились на Йессо и Хонсю. Не воевать, конечно – чего они там навоюют-то? А разгружать с кораблей всякое.

Всякого-то было очень много. Один "рыбак" за один рейс привозил вроде и немного – всего сорок тонн. Но сорок тонн – это тысяча двести ящиков с минами, по два пуда весом каждый. Или много ящиков еще с чем-нибудь очень нужным: с патронами, консервами, мылом, одеждой… или мешки, или бочки – и все это требовалось разгрузить очень быстро. Потому что причалов было немного, а "рыбаки" приходили по пятнадцать штук в сутки. И добро бы одни "рыбаки" – раз в неделю в Хакодате приходил огромный "Freedom" с несколькими тысячами уже тонн разных грузов, а небольшие шхуны и прочие баркасы с фелюгами вообще шастали без перерывов.

Еще четыре тысячи солдат разбрелись, чтобы помогать мужикам грузить на корабли то, что сгружали первые восемь тысяч. На базы, устроенные в той же бухте Владимира, в бухте Ольга, или в заливе Анива на Сахалине – трактора ведь ту же нефть жрали как не в себя.