Алиса Климова - Уроки ирокезского

Но жрали с пользой: куда бы не направлялась японская армия, ее всегда встречали несколько тысяч высыпающихся "с неба" мин. Подвезти миномет и пяток ящиков с минами для трактора – тьфу, а куда везти – об этом сильно заранее скажет висящий где-то в двух-трех километрах сверху летчик-наблюдатель. Поскольку тракторов (ну и минометов) было достаточно, у японцев потихоньку начало складываться впечатление, что русские завезли на остров десятки тысяч пушек – а такие мысли отрицательно сказываются на моральном облике солдат Императора. И не только солдат.

Мирное население успело понять (по рассказам тех же беженцев, многие из которых успели пережить локальный апокалипсис по нескольку раз), что когда на окраине населенного пункта начинаются многочисленные взрывы, то нужно немедленно все бросать и бежать. Причем бежать строго на юг. Но перед началом забега можно еще успеть быстро-быстро собрать все, что хочется попробовать унести: огонь на дома переносился обычно минут через пятнадцать после начала обстрела в деревнях и маленьких городках, а в городах побольше могли и полчаса подождать. Но бежать просто необходимо: все знали, что русские вообще в атаку не ходят, не превратив все перед собой в перепаханное поле. Ну и потом не ходят (потому что атаковать уже некого), а просто перемещаются немного южнее…

Но еще практически все знали, что с русскими можно договориться. Не о сохранении домов, но все же…

Половина японцев слышала о великом подвиге Хиденори Такаку – начальнике полиции города Мориока. Он, прочтя передаваемые каждой группе беженцев листовки, после начала обстрела вышел с красным флагом (с белым мы решили не рисковать, вдруг кто из солдат "увидит" на полотнище красный круг и попрется в атаку) к русским позициям – и договорился! То есть договорился, что население из города все же уйдет, в течение не получаса, а трех часов, но уйдет. Трех – потому что в городе был госпиталь, откуда множество раненых японских солдат быстрее просто не увезти. Правда после этого русские город все же снесут – но не весь! Русские пообещали не ломать храм Хоон-Дзи и не трогать стоящие в нем шестьсот священных статуй. И даже согласились на то, что в храме останется дюжина монахов…

Вероятнее всего, именно поэтому десятого июня с красным флагом линию условного фронта пересек Ояма Ивао – маршал Японии, министр армии и автор плана войны с Россией.

Думаю, что японскому маршалу никакого дела не было ни до храма Хоон-Дзи, ни до Мориоки. Вот только перед рассветом девятого мичман Фомин, выкинув со своего самолета все, без чего он мог лететь и взяв вторым пилотом не мичмана Гордеева, а своего десятилетнего сына и запихнув каким-то особо извращенным способом внутрь фюзеляжа специально изготовленную жестяную емкость на триста литров, высыпал на окраину Токио две сотни "противопехотных" бомб по два с половиной кило каждая. Мальчишка героически ручным насосом перекачивал бензин из жестяного довеска в бак самолета, сам мичман, как-то маневрируя мощностью двигателя и переходя фактически на планирование везде, где только было можно, обратно до поляны, изображающей полевой аэродром, дотянул. И не был разорван на куски командиром летного отряда капитаном Яковлевым (быстро я мичмана в звании повысил, но заслуженно) только потому, что на всех шести дорогах, через которые могли пройти на север японцы, уже вышли их парламентеры с красными флагами, о чем сам Яковлев уже знал. Причем два их них были полковниками, а четыре – вовсе генералами. И все они в один голос предложили "не сжигать Токио до переговоров с маршалом Оямой"…

Ну а когда сам Ояма приехал, то как раз донеслись вести и о том, что Цусима теперь является частью Кореи…

Одиннадцатого прибывший на Дальний Восток по моей просьбе Николай Павлович Игнатьев начал переговоры о мире, а двенадцатого "Осюйский мир" был подписан – переговоры проходили в крошечном городке с названием Осю. Игнатьев блефовал настолько филигранно, что даже я бы ему поверил – но дипломату-то вовсе незачем знать, что снарядов и мин у России не хватит даже чтобы до Токио дойти – так что, возможно, он и сам верил в то, что говорил. Нет, я думаю, что до Токио русская армия все же дошла бы – лет через несколько, да и то если бы никто японцам больше помогать не стал. Однако факты были просты и весомы: русская армия выгнала с нажитых мест почти три миллиона человек (а выгонялись все японцы с занимаемых территорий, кроме разве что тех монахов в Мориоке), японская армия потеряла только убитыми больше ста тысяч человек – это на Хонсю, в Корее их потери были еще больше. И за все это время японцы русскую армию так и не увидели кроме как в бинокли…

Ультиматум Игнатьева японцы приняли, после чего Николай Павлович отправился в Пекин. А мы с женой – в свой городок, проведать детей: все же больше месяца их не видели. Да и в связи с окончанием войны у меня появилось дело к одному человеку, вот уже почти месяц занимавшему квартиру в "Зимнем Дворце" второго городка. К Романову Николаю Александровичу.

Генри Роджерс в этот теплый полдень собрался прочитать присланный Сэмом только что напечатанный рассказ. Честно говоря, рассказ Сэм ему уже сам читал, еще на прошлой неделе – но текст на бумаге позволяет лучше заметить какие-то, на первый взгляд может и незначительные, детали и поэтому Генри предпочитал неторопливо пролистать – как, например, в этот раз – газету и подумать над каждый абзацем. Рассказы Сэма того стоили…

Но насладиться ему не удалось: лишь только он уселся поудобнее в кресле, вошел дворецкий и, протягивая поднос, доложил:

– К вам приехал мистер Бариссон, Демиан Бариссон. Просит принять по важному делу.

Генри взял с подноса карточку. То есть то, что Бариссон называл своей визитной карточкой, задумчиво покрутил ее в руках…

– Проси, приведи сюда, в кабинет.

Про "визитные карточки" книготорговца ходили легенды. Правда обычные золотые карточки – по слухам, сделанные из двадцатки – были всего лишь одним из дешевых, как считал сам Генри, способом пустить пыль в глаза. Но, по тем же слухам, те, кому Чёрт присылал именно такую карточку – золотую пластину толщиной в четверть дюйма с набранными из ярко-оранжевых сапфиров именем (просто именем, без фамилии) – обычно за год удваивали свое состояние.

– Что же, есть возможность проверить слух – подумал Генри. Правда, более глубоко обдумать эту мысль он не успел – в кабинет вошел владелец золотой безделушки:

– Добрый день, мистер Роджерс, я тут шел мимо вашего дома и подумал, что имеет смысл зайти к вам и познакомиться.

– Прогуливались из самого Балтимора?

– Да, что-то засиделся я за столом. А еще мой – и, как понимаю, и ваш тоже – хороший приятель попросил передать вам вот это письмо.