Юлий Буркин - «Битлз» in the USSR, или Иное небо

Юлий пощелкал фотоаппаратом, запечатлев участников встречи. Супруга Макаревича в очередной раз заглянула в комнату с недовольным лицом. Явно пора было уходить.

Они шли по улице, пьяные от джина и счастья. Однако горе подстерегало их за поворотом. Заторможенный алкогольными парами, Юлий открыл заднюю крышку фотоаппарата и посмотрел, сколько осталось пленки.

Алексей, повернувшись, равнодушно глянул на то, что натворил его приятель. Некоторое время они шли молча, снедаемые смутным беспокойством. Откуда-то из глубин, из утробного подсознания медленно пробивалось понимание масштаба и необратимости катастрофы. Юлий остановился и сказал: «Пипец, бля!» Но даже это происшествие не нарушило их хорошего настроения.

Жаль, конечно, что Юлий лишил их возможности хвастаться девушкам и друзьям фотографиями с самим Макаревичем, да еще у него дома. Но что теперь сделаешь? Они выпили по кружке пива, в очередной раз отведали восхитительных и дефицитных резиновых сосисок и оставили при этом в кафе последние деньги – кроме мелочи на проезд до аэропорта. Деньги им были уже не нужны: скоро самолет, где их покормят обедом, а там уже они и дома.

Но, приехав в Домодедово, они приняли еще один удар судьбы. Подойдя к столику регистрации, они увидели листок бумаги, на котором от руки было накарябано: «Рейс на Томск задерживается, и неизвестно».

Они проторчали в аэропорту шесть часов, питаясь джином из горла, в Томск прилетели с ужасной головной болью и разошлись болеть и отсыпаться.

Через пару месяцев Юлий услышал новую песню «Машины времени» – «За тех, кто в море». Это был в копейку их с Лехой «Бинокль». Гармония, мелодия, иносказательно-морская тематика – совпадало все. Возмущенный, он примчался с записью к Алексею. Тот сперва тоже был неприятно поражен… Но вскоре оба остыли.

Смешно говорить о плагиате, если как раз их песня была написана «под Машину». Еще кто тогда у кого украл? Но главное, песня Макаревича была на порядок лучше – интереснее, искуснее и очень светлая, без гнилой политики. Поэтому решили так: «Если ее и впрямь наш „Бинокль" навеял, то это даже приятно…»

Но вернемся в зиму, к началу безумного полета «Битлз» в Сибирь.

Они летели уже полтора часа. Джордж наклонился к уху Мучника:

– Мистер Мучник, это личный самолет мистера Якубовича? Моисей Миронович, с трудом подбирая слова, отозвался:

– No, we don't have private planes in the USSR. We took it…* [* Нету нас нет личных самолетов в СССР. Мы взяли его… ( англ .) ] Э-э… Напрокат… On rent… And, George, call me, please, «Mo-ee-sey»… Moses!** – вспомнил он английский аналог своего имени, который знал по песне Армстронга, и пропел для понятности: – «Let my people go!***» [ ** В аренду. И, Джордж, зовите меня, пожалуйста Мо-и-сей… Мозес! (англ.) *** «Идите за мной, люди» (англ.) - рефрен известной песни Луи Армстронга.]

Пытаясь понять сказанное, Джордж наморщил лоб, наконец сообразил и тоже спел:

– «…Go down Moses way down in Egypt's land…» You are Moses. And we are your Israel people… Ha-ha-ha. Yes, I understand!**** [**** «Сойди, Моисей, в землю Египетскую» (англ.) - строчка из той же песни. – Ты – Мозес. И мы – твой израильский народ. Да, я понял (англ.). ]

– Ни хрена ты не андерстенд, – продолжая улыбаться, пробормотал Мучник и повернулся к кабине.

– Что он у тебя спросил? – крикнул ему Якубович.

– Твой ли это самолет. А я ответил, что мы взяли его в аренду.

– В аренду, да-да! – выкрикнул Леонид Аркадьевич и тоже захохотал. – В аренду!

…Мучник и Якубович переехали на «Жигулях» Леонида мост через Оку, оставили за собой Трухачево и свернули на Пущино. Мучник всю дорогу продремал. Якубович остановил машину недалеко от ворот на аэродром.

– Моисей, мы на месте, – негромко сказал он и легонько похлопал приятеля по плечу.

Тот вздрогнул, молча достал с заднего сиденья дубленку, тяжелую сумку, и они вышли. Ночь была холодная, но ясная. «Это хорошо», – подумал Леонид. Он всмотрелся и увидел, что ветровой конус болтается бессильно, как хобот слона.

– И это хорошо, – с удовлетворением пробормотал он. В окнах сторожевой избушки горел свет, из трубы шел дым.

Он прислушался и уловил еле слышные звуки гармони.

– А вот это уже просто замечательно. – Он улыбнулся в уже подернутые инеем усы. – Ну, Мося, – прошептал он азартно, – пока все за нас.

– А сторож-то не спит, – осторожно возразил Моисей Миронович.

– И это к лучшему, – заверил его Леонид. – Если бы мы посреди ночи затарахтели на всю ивановскую пропеллером, Мит-рич годовой запас дроби на нас перевел бы. А он, знаешь, стрелок меткий.

Они поднялись по ступенькам, потопали, стряхивая снег, сапогами. Леонид постучал, потянул за ручку двери, и они вошли. В ноздри им ударил смешанный дух самогонки, табака, кильки в томатном соусе, чеснока, псины и авиационного бензина.

Пожилой сторож сидел на стуле перед табуреткой, держа на коленях гармошку-трехрядку. На табуретке стояла шахматная доска с фигурами. Трогая клавиши гармони, он задумчиво рассматривал шахматную позицию. На кровати с блестящими шишечками кто-то, похрапывая, спал.

– Здравствуйте, Егор Митрич, – уважительно поприветствовал сторожа Якубович.

Тот мельком глянул на гостей, кивнул и вернулся к созерцанию ситуации на доске. Передвинул слона, подумал, вернул его обратно и повернулся к друзьям:

– И вам не хворать, Леонид Аркадич.

Голос у него был неожиданно высокий и молодой.

– Вот, Мося, познакомься, это наш уважаемый Егор Дмитриевич Сухопалов, ветеран Военно-воздушных сил. У Василия Сталина был механиком-мотористом. А это, Егор Митрич, мой друг Моисей Мучник.

Ветеран оглядел Мучника с головы до ног и спросил:

– Не шахматист ли?

– Ну, так, поигрываю, – смутился он.

– Подь сюды, мил человек. Да вы раздевайтесь, натоплено у нас.

Мучник и Якубович повесили верхнюю одежду к остальным тулупам и подошли.

– Вот, итьюд из «Науки и жизни». Мат в два хода. Мучник подошел к доске, оценил ситуацию и посоветовал:

– Конь на эф-три.

Митрич хищно навис над доской, двигая седыми бровями.

– Ух ты. Точно! Вот я, валенок старый… – Сделав ход, он обратился к Якубовичу: – Ну, выкладывай, Аркадич, что за нужда у тебя.

Якубович не стал врать.

– В Саратов надо слетать и там дальше, – неопределенно махнул он рукой. – «Аннушку» хочу взять. Хорошим людям помочь.

Егор Дмитриевич посмотрел на него пристально.

– Вот за честность твою… Но в журнал все равно придется записать, я такой рыск на себя взять не могу.

– Какой разговор, Егор Дмитриевич!

– И горючку оплатишь. По прибытию.

– Само собой… Мироныч, – обернулся он к Мучнику, – давай, чего там у тебя.

Моисей Миронович вытащил из сумки две бутылки водки и две банки красной икры.