Юлий Буркин - «Битлз» in the USSR, или Иное небо

Сторож кивнул.

– Хотя нет, – передумал Кука и снова вытянул инструмент из-под кровати. – С собой прихвачу для автографа… Подъем тогда, – кивнул он просителям. – Рассиживать у нас времени нет.

Мучник и Якубович вскочили. Накинув бушлат, Кука снял с железной вешалки клетчатый клеенчатый гитарный чехол, напялил его на инструмент, открыл дверь и обернулся:

– Ну, бывай, Егор Дмитриевич. До послезавтра.

– А маршрут с диспетчерами согласовать? – отозвался тот со знанием дела.

– Из кабины согласую, по рации.

– Ну тогда с Богом, ребята, с Богом, – отозвался сторож, усаживаясь обратно к шахматной доске. – Хорошее дело делаете. И что по железке сперва, это вы правильно придумали, так хотя бы раньше времени не собьют.

По пути к составу путешественники узнали, что их новый знакомый играет в Центральном клубе железнодорожников в группе с незатейливым названием «Серебряные рельсы». Но в профессионалы не рвется. На вопрос Мучника «почему?» Кука с достоинством пояснил:

– Не хочу превращать радость в профессию. Не получится у меня за деньги радоваться…

Добравшись, они отцепили от локомотива все платформы кроме одной, сняли с нее маленьким аэродромным краном новенький биплан, предназначенный для братсткой страны, и погрузили на его место видавший виды «Ан-2» Якубовича.

Кука затянул крепеж и залез в кабину тепловоза. Якубович и Мучник тем временем перепарковали машину, занесли чемоданы, и поезд, лязгнув, медленно покатил по рельсам аэродромной ветки, держа путь в деревню Буркин-Буерак.

…Гул мотора гипнотизировал.

– Я всегда понимал, что Россия – страна странностей, – прервал затянувшееся молчание Джон, – но не думал, что все будет настолько безумно.

– Я думаю, странность этой страны перемножается на нашу собственную странность, – глубокомысленно заявил Ринго.

– Точно подмечено, – кивнул Джордж. – Вспомните Филиппины с госпожой Маркое, вспомните Будокан… Разница только в масштабах, но на то она и сверхдержава.

– Не знаю, о чем вы толкуете, – вмешался Пол с мрачным видом, – но лично я чувствую себя пингвином, которого перевозят из зоопарка в зоопарк.

Джон пристально посмотрел на него и, приподняв одну бровь, заметил:

– С тобой и правда что-то не так, Макка. Перышки поблекли, крылья не в тонусе… Не вешай клюв, все будет о'кей.

– Болван, – отозвался Пол и отвернулся, чтобы не видеть довольных ухмылок остальных.

– О чем они болтают, Леня? – поинтересовался Моисей Миронович, заметив, что друг, не отвлекаясь от пилотирования, напряженно прислушивается к беседе англичан.

– Они говорят, что похожи на пингвинов, – подытожил услышанное Леонид Аркадьевич.

– Правда? – удивился директор. – А чем? – Он внимательно оглядел пассажиров. – По мне так – ни малейшего сходства.

– Да не внешне, – усмехнулся пилот, – а в том смысле, что твари бессловесные, манекены, что ли. Груз, другими словами.

– Ах, вот что… – Мучник немного помолчал, а потом сказал, явно волнуясь: – Леня, переведи им, пожалуйста, вот что. Я считаю их нынешнее поведение в высшей степени достойным. Будучи звездами мирового класса, они действительно ведут себя как простой и удобный груз – как пингвины, как манекены и как не знаю кто еще. Ни протестов, ни капризов, ни малейшего самовольства. И это самое лучшее, что они могут сейчас делать. Или не делать, не знаю, как правильно. Я просто восхищен, просто восхищен, так и скажи им. Сейчас с их стороны это – позиция наивысшей доблести! Переводи.

Леонид Аркадьевич, как мог, перевел эту тираду на английский, сквозь шум двигателя произнося слова громко и отчетливо, не отрывая при этом взгляда от лобового стекла. Но в конце на миг обернулся:

– Все поняли?

– Так точно, – отозвался за всех Ринго. – Быть пингвинами – наша наивысшая доблесть. Обещаем пингвинеть и дальше.

Остальные с улыбками согласно покивали.

– Хотя лично я – морж, – брякнул Джон. – Ку-ку-ру-ку-чу…

Леонид Аркадьевич в переводческом напряжении нахмурил лоб.

– Что они сказали? – спросил раскрасневшийся Мучник.

– Они сказали, что ты тоже похож на пингвина, – охотно перевел Якубович.

– Да? – удивленно поднял брови Моисей Миронович. А затем согласился: – Хотя почту за честь такое мнение. Если они тоже не про внешность. Впрочем, и внешне… А ты, Леня, со своими усами больше похож на моржа.

– Ха! – От нахлынувших чувств Якубович треснул ладонью по штурвалу, и самолет дернуло. – Морж! Вот оно – это слово!

– …Вышка, я – Беркут, наблюдаю «аннушку», курс юго-восток, скорость сто восемьдесят, высота три.

– Беркут, я – Вышка. Выясни, что за корыто.

– Вышка, я – Беркут. На требование идентифицироваться пилот ответил, что он сценарист программы «А ну-ка, девушки» Леонид Якубович и везет ансамбль «Битлз» на гастроли в Сибирь.

– Беркут, я – Вышка. Шутники, мать их… Значит, так, приказывай идти на посадку на наш резервный, если не подчинятся, первую по курсу, потом гаси этих мудаков. У тебя «Х-двадцать восемь» есть?

– Вышка, я – Беркут. Имею в боекомплекте две штуки.

– Беркут, я – Вышка. Только аккуратно там, не покалечь. Летом опылять некому.

– Вышка, я – Беркут. Обижаешь, у нас как в аптеке.

– Беркут, я – Вышка. Если срежешь винт и ничего больше не зацепишь, ставлю «Рижский бальзам»…

– Вышка, я – Беркут. Готовь. Работаю.

«Здрастуй, четатель „Глупостного Дневника". Миня зовут Ринго Старр, я битл. Джон Леннон предложил нам записовать самые страные, глупые или смишные случаи из нашей жизни или просто так. Навроде его „Пешу как пишется". А потом мы обубликуем ету книжку, деньги паделим, и все будут извесными песателями, а нитолько Джон, и даже я, хотя я уже актер и ба-рабаншчик.

Вот вам смишная глупасть насегодня – прямо сичас мы падаем на самалете вниз, патамушта нас подзорвали ракетой воздух-воздух. Но наш пелот Лео сказал, что мы ни разбьемся, патамушта наш самалет очинь надежный. Он может планировать без матора и нам ничего не будет. Так что я не беспо…»

…Медленно выплывая из дремоты, Мучник не обратил особого внимания на глухой удар и короткую вспышку впереди воздушного корабля. Он выпрямился. Что-то было не так. Чего-то не хватало.

Через секунду он понял, чего именно. Они летели в полной тишине. Как во сне. Он заглянул за открытую ширму в кабину. Радужная дуга вращающегося винта исчезла. Якубович, сгорбившись, вцепился в штурвал и беззвучно шевелил губами. Руки его побелели от напряжения, по лицу струился пот.

– Мы падаем? – тихо спросил Моисей Миронович. Якубович коротко кивнул. Потом сквозь зубы процедил:

– Планируем. Садимся.

И тихонько запел:

– …Мелькают кварталы, но прыгать нельзя.

Дотянем до леса, решили друзья, Подальше от города смерть унесем, Пускай мы погибнем, пускай мы погибнем, Пускай мы погибнем, но город спасем…