Владимир Малыгин - Под крыльями Босфор [СИ]

Медлить нельзя – скорость-то растёт! Начинаю плавно выходить из снижения, одновременно доворачивая машину носом на эшелон и станцию. Нет, не из пикирования, как бы мне не хотелось, а именно из снижения. Всё-таки угол у нас не такой уж критичный. И до такой степени рисковать людьми и машиной я не стал. Зато противник ну никак не ожидал от нас такого резкого фортеля и на какой-то миг растерялся, дал возможность оторваться.

А мы этот шанс использовали на все сто. И сейчас все самолёты с крестами не лезут к нам со всех сторон, а висят у нас на хвосте вытянутой стайкой. То, что нужно! Ну, Миша с «Максимом», твой выход!

И высота у нас уже на целую тысячу метров меньше – потеряли за время снижения. И самолёт потихонечку уменьшает угол, выползает из затянувшегося снижения, кряхтит от натуги фанерной обшивкой, скрипит тросами и балками лонжеронов. А я короткими движениями штурвала на себя постепенно вывожу машину в горизонт и не свожу глаз с левых нижних плоскостей. Выдержали бы они… Так, по прогибу, и ориентируюсь. Класс, правда?

Ну а если уж совсем честным быть, то перегрузка не такая уж и большая. Больше всего опасался за моторы. Всё-таки в момент ввода она (перегрузка) в какой-то момент была отрицательная. Но нам повезло, двигатели продолжают работать. Похоже, или молодёжь у нас на заводе в моторном цеху толковая работает, или мы совсем недолго на критических режимах находились. А скорее всего, и то, и другое вместе…

На выходе теряем ещё около трёхсот метров высоты, зато и скорость соответственно тоже уменьшилась. Даже машина вздохнула с облегчением, вышла в горизонтальный полёт, начала потихоньку нос задирать. И угол атаки пошёл вверх. Можно и обороты моторам добавить. Открываем люки, готовимся к сбросу смеси. А в кабине начинает тарахтеть и захлёбывается кормовой пулемёт Лебедева, давится очередью. Как не вовремя!

Оглядываться и хоть как-то реагировать на затык нет возможности – всё внимание на лакомую цель. Заходим на неё «с хвоста». Штурман приник к прицелу, в одной руке расчётчик, в другой карандаш, губы шевелятся, кривятся – что-то выговаривает сам себе.

Не отрываясь от прицела даёт мне команду отмашкой в нужную сторону левой ладонью и тут же показывает на пальцах, на сколько градусов довернуть. Потом спохватывается и дублирует команду голосом. Слетались мы экипажем, с полузнака-полужеста друг друга начинаем понимать…

Встаю на боевой, замираю на курсе. И только сейчас осознаю, что кормовой пулемёт вновь продолжает свою песню. Только уже другим голосом, не «Максимовским». «Мадсен» подключился.

– Готовность! – и штурман поднимает руку.

– Сброс! – падает вниз ладонь.

И я дублирую команду, ору во весь голос, перекрикивая и рёв моторов, и грохот пулемёта за спиной.

Оглядывается назад Смолин, сидит в таком положении какое-то время. Уходят бочки.

– Есть накрытие! – довольный доклад штурмана проливается елеем на сердце.

– Бомбы сброшены! – повторяет доклад инженер (невозмутимо, как всегда), разворачивается, смотрит на меня и поправляется. – Бочки сброшены.

Закрываем люки и начинаем виражить в попытках «сбросить» хвост. Без груза совсем другое дело! Можно и повертеться. Только вот что-то противника у нас прибавилось! Пора удирать-уходить…

А уходить некуда. Зажали со всех сторон, даже сверху придавили. В грузовой кабине светлые лучики из пулевых пробоин солнечными нитями паутину плетут – продырявили нам аппарат крестовые.

Чихнул четвёртый мотор, задымил, полетели щепки из расколотого удачной очередью противника винта – пришлось экстренно выключать двигатель. Вибрация-то сразу пошла такая, что челюсть нижнюю не удержать было. Огненной вспышкой окутался подобравшийся слишком близко очередной «Альбатрос», скрылся где-то за нашим хвостом. И отшатнулись в разные стороны вражеские самолёты. Отошли, отступили словно по команде, но не отстали, держатся в отдалении. Да сколько же у них топлива? Глянул на часы, а времени-то прошло всего ничего, от силы минут двенадцать-пятнадцать с начала боя.

– Связь с Брусиловым есть? – кричу за спину и тут же получаю утвердительный ответ. – Передавай. В полосе пролёта наблюдаем значительное скопление живой силы и артиллерии противника. Железнодорожная станция забита составами. Ведём воздушный бой с немецкими самолётами. Штурман, дай ему координаты места!

И дальше мне снова становится жарко. Выше нас расплываются белые пушистые облачка…

– Шрапнель! – ухожу в сторону Карпат со снижением. Выше ну никак нельзя, да и не получится на трёх-то моторах. – Штурман! Курс к Брусилову?

– Сто десять!

Стискиваю зубы и выкручиваю на указанный курс. И натыкаюсь на очередной разрыв. Грохот и треск, самолёт вздрагивает, жалобно стонет, но летит. Не дают нам шанса вернуться к своим. Иду к горам, прямо на самолёты с крестами!

– Всё целы?

– Маяковского ранило! – кричит из грузовой кабины Лебедев.

– Семён! – кошусь вниз, и казак поднимает голову от прицела носового «Максима». – Забирай свою шайтан-машину и дуй в грузовую. И пристегнуться там не забудь!

– Командир! Расходный третьего двигателя пробит! – доклад Смолина заставляет только чертыхнуться.

– Тяни до последнего!

А истребители противника так и кружат неподалёку. Даже с курса убрались, подставляться никто не захотел. Не хотят приближаться, ждут, когда нас шрапнель добьёт. Эх, не успели мы высоту набрать… Так бы хоть покрутились – змейкой бы походили, вверх-вниз пошмыгали бы, прицел бы артиллеристам посбивали…

Пока держимся в горизонте. И мотор с пробитым баком ещё работает. Только очень уж ощутимо тянет вправо, приходится прикрываться левым креном и подрабатывать педалькой.

Как я ущучил очередной залп, не знаю. Но отпустил педаль, ослабил усилия на штурвале… Самолёт даже как-то выдохнул облегчённо и начал резко заваливаться в правый крен, пошёл со снижением к земле. А я только лишь придержал его от такого чрезмерного заваливания.

Зато этот угаданный мною залп расцвёл чуть левее и выше, ударил по крыльям и кабине шрапнельной осыпью. Всю левую бочину самолёта осыпал частым горохом. И резко оборвался рёв левого крайнего мотора, колом встал пропеллер. Всё! Теперь точно не уйдём…

Но высота ещё есть, два мотора тянут вперёд, горы уже на подходе. Винты слева и справа раскорячились в потоке, тормозят ощутимо. Движки на пределе сил работают. Разворачивающие моменты практически компенсировали друг друга, машина гораздо легче стала управляться. Правда, ни о каком возвращении и речи быть не может, не выпустят нас. Да и к Брусилову уже не пробиться. И тут засбоил, зачихал вспышками пламени из выхлопных сопел третий мотор. В животе лёд комком сжался – крылья же у нас в масле и бензине… Сглазил!