Андрей Каминский - Нет времени для Тьмы [СИ]

Некому было обратить внимание и на странное поведение туч: вившихся жгутами вокруг луны, переплетаясь подобно змеям, рассеиваясь миллиардами тончайших линий и вновь собираясь в плотные сгустки черноты, более непроглядной, чем сама ночь. Это не было похоже на движение туч, переносимых ветром — нет, их движение было слишком осмысленным для природного явления. Постепенно черные клубы сливались воедино, приобретая некую устрашающую форму. При этом тучи не закрывали Луну, — парадоксальным образом не потеряв своей яркости, она светила и сквозь черную пелену, облекая возникающую фигуру в жуткий кровавый ореол.

Одна за другой прорезали ночную мглу извилистые стрелы молний, и почти сразу пляшущие на фоне луны тени слились в один зловещий силуэт, — черной трехликой женщины в развевающемся одеянии. Три пары глаз горели яростным огнем, взирая на распростершийся внизу город и страшные проклятия слышались в вое усиливающегося ветра. Впервые за долгие века на землю явился Великий Ужас древних и лишь боязнь ненастной ночи не позволила счастливым южгородцам взглянуть в пылающие очи черного призрака. А тот продолжал изрекать проклятья и неистовствующие ветры разносили их по земле и падали на город отблески молний словно скрепляя печатью эти мрачные словеса.

Очередной удар молнии вновь озарил статую и внезапно в ответ полыхнули глаза истукана. В тот же миг стекавшие по изваянию дождевые струи окрасились алым — и красная влага окропила подножие Виктории. Вместе с потоками воды она устремилась вниз по идущей под уклон улице, по проезжей части и тротуарам.

Несколькими кварталами ниже возвышался еще один памятник — черное изваяние закутанной женщины в короне и с крестом в руке. Извилистая молния рассекла небо над ней и тут впервые грянул раскат грома. Молния ударила в памятник, расплавив позолоченное распятие и в тот же миг глаза женщины полыхнули тем же алым светом, что и у памятника «Виктории». И точно также дождевые струи, стекавшие по бронзовой статуе окрасились алым. Благообразное женское лицо исказилось в свете молний, став похожим на демоническую маску. И вновь текли по улицам алые ручьи, и вслед за ними на миг оживали и находящиеся вдоль улицы памятники: красноглазый казак приглаживал усы, а его конь бил копытом о пьедестал; дракон извивался под копьем Григория Победоносца; хищный оскал проступал на бронзовых мордах забавных собачек, «прогуливавшихся» под одним из зданий.

Внизу улицы стоял еще один памятник — на высоком пьедестале возвышалась величественная императрица с державой. В свете молнии было видно, как меняется надменное лицо, как вспыхивают алым огнем ее глаза. И новые потоки крови хлынули по бронзовому платью царицы, растекаясь по асфальту, устремляясь по улицам города.

Чуть ниже памятника, через трамвайную линию раскинулся большой парк, одно из любимых мест отдыха южгородцев. Сейчас, впрочем, оно не выглядело уютным и безопасным: столетние дубы под натиском ветра гнулись как молодые деревца, их разлапистые кроны не могли сдержать дождя, потоками обрушивающегося на землю и стекая в переполненный пруд посреди парка. Огромная лужа образовалась у корней старого дуба, старше самого города. Полусгнивший ствол обвивал плющ, высасывающий последние соки из умирающего исполина. Сейчас дерево шаталось и трещало, все более поддаваясь натиску бури. Вот, наконец, дуб накренился и с грохотом, больше напоминающим предсмертный крик, обрушился на землю. В образовавшуюся от вывороченных корней яму хлынула клокочущая вода.

Трехликий призрак в небе поднял руку с когтистыми пальцами и вновь взметнулись свирепые ветры, наполняя воздух колдовскими заклятиями. Черная бездомная собака, прячущаяся от непогоды под козырьком подъезда многоэтажного дома, вдруг замерла, потом подняла голову и протяжно завыла. Её голос был почти неслышен в реве ветра, но его тут же подхватили сотни других псов, прячущихся в подворотнях, опрокинутых мусорных баках и в других укромных местах. Не обращая внимания на ветер и дождь они выбегали из своих убежищ и выли, сливаясь в единой торжествующей молитве Луне.

Целые ручьи вытекали из переполненной ямы, когда в ней вдруг зашевелился и сполз огромный пласт сырой земли. Что-то зашевелилось в грязи, в ней мелькнули длинные черные нити, похожие на волосы. В следующий момент среди вздувающихся и лопающихся пузырей мелькнуло что-то белое, тут же захлестнутое потоком мутной воды. Но оно появилось снова — тонкая бледная рука с длинными пальцами, слепо шарящими по мокрой земле. Острые ногти впивались в грязь, ломаясь, но все упорно цепляясь — за камни, корни деревьев, пучки мокрой травы. Вот появилась вторая рука, а следом вынырнуло и лицо подземного жителя — мертвенно-бледное лицо молодой девушки. Несмотря на потоки грязи, испещрившие кожу, это лицо можно было назвать красивым, если бы не глаза: огромные, синие, они выглядели совершенно пустыми. В них не было видно не то, что мысли — никакого выражения, ни одной живой искорки, которая есть даже у животных. Однако, несмотря на это, подземная девушка продолжала выбираться наружу, с упорством дождевого червя вытаскивающего себя из норы. То, вытягиваясь, то, сжимаясь всем телом, она ползла вперед, пока, наконец, не вылезла из-под земли. Какое-то время она просто стояла на четвереньках, потом закашлялась и из её рта хлынула грязная вода, сменившаяся жидкой грязью. Лишь когда её вытошнило полностью, девушка повалилась на землю, жадно хватая ртом воздух. Небольшая упругая грудь то вздымалась, то опускалась, длинные стройные ноги конвульсивно подергивались, пока дождевые струи струились по мраморно-белому телу, смывая с него грязь. В широко распахнутых глазах девушки стало понемногу появляться осмысленное выражение, губы слегка дрогнули.

— Яааа, — простонала она. — Нисааа.

Ненастье пошло на убыль: дождь прекратился, ветер стих, рассеивались и тучи. Заколебался и пропал трехликий призрак, а Луна обрела обычный цвет. Но в старом городском парке, под сенью могучих деревьев лежала на мокрой траве обнаженная девушка. Она уже отдышалась и теперь лежала неподвижно, глядя сквозь трепещущие ветви деревьев на зависшую в небе полную Луну. И её глаза постепенно принимали тот же желтый оттенок, что и у приятельски подмигивающего ей ночного светила.

— Я! — уже уверенно повторила девушка. — Ниса!

— Шлюха!!!

— Придурок!!!

— Ты мне еще поговори, шкура! За лоха ты меня держишь, что ли? Я только лег вздремнуть, а она уже с каким-то сопляком в койку прыгает. Говорили мне кенты: Вадим, она шалава конченая, а я, кретин, не верил.

— Хрена ты им не верил, кентам своим, ублюдкам! Я тебе говорю: не было ничего! Мы с Серегой просто синие уже были, вот и упали на одну кровать, какая свободная была. Мы даже и не заметили, что вместе лежим, пока ты не стал орать!