Алексей Вязовский - Две столицы

— Ваня, где ты там?! — я позвонил в колокольчик. На мой зов в кабинет заглянул один из секретарей из казаков. Рыжий парень с веснушками по имени Емельян. Тезка.

— Дык, царь — батюшка, его светлость Почиталин в полки убыл — волнуясь, произнес парень — С Немчиновым жалование повез.

Вот уже Ваня и светлостью стал. Именно такое обращения я ввел при получении звании дьяка канцелярии. Вся эта эклектика с остатками старых званий из петровского табели о рангах, советскими символами в виде красного знамени, серпа и молота изрядно утомляла, а иногда и внезапно веселила, но казакам и крестьянам нравилось. У них появились собственные символы, которые они с удовольствием носили на одежде, рисовали на самодельных флагах…

— Отправь в Казань, Иоганну Гюльденштедту

— Ученому? — Емельян с любопытством посмотрел на письмо

— Лично в руки — уточнил я, отдавая послание. В нем я подсказывал профессору идею кислорода. Разумеется, делать пришлось это напустив много тумана, в обертке из «слухов»… Сам химический элемент уже выделил шведский химик Карл Шееле в 71—м году. Но он еще не успел опубликовать свое открытие, которое базировалось на прокаливании селитры с серной кислотой. Именно поэтому, в августе 74—го год получит приоритет опыт английского химика Пристли с разложением оксида ртути в герметично закрытом сосуде. Третьим в этой гонке идет француз Антуан Лавуазье, который повторно «изобретет» кислород в 75—м году.

Имелись немалые шансы обойти европейцев и застолбить за российскими учеными открытие нового газа. Достаточно было подсказать Гюльденштедту и примкнувшему к нему Фальку опыт с горением свечи в закрытой стеклянной сфере. Куда, кстати, Лавуазье через год придумает сажать живую мышь. Благодаря задыхающемуся грызуну француз показал, что дыхание — это по сути медленное горение, дающее животному энергию. При этом поглощается кислород и выделяется углекислый газ. Состав, которого тоже можно установить.

— Отправлю, царь — батюшка — поклонился Емельян — Шифровать послание потребно?

— Шли так — махнул я рукой — Ничего тайного в сем письме нет. И вот что еще…

Опыты требовали денег. Пока Гюльденштедт и Фальк работали в Казани при одной из купеческих школ — им моим указом выделили отдельный флигель для научных экспериментов. Но долго так продолжаться не могло — требовалось все поставить на правильную основу. Создание казанского университета я сейчас финансово бы не потянул — ширящаяся война пожирала все больше и больше средств, но денег дать ученым надо было. Я порылся в шкатулках на столе. Нашел новый, «турецкий» рубль с моим профилем. Протянул золотой Емельяну:

— Дашь курьеру для передаче ученым вместе с письмом — я погрозил канцеляристу — И смотрите мне! Ежели узнаю, что курьер пропил деньгу…

— Побойся бога, Петр Федорович! — закрестился секретарь — Лично прослежу дабы рублик дошел. Может и охрану отправлю с фурьером

На дорогах до Казани и правда, шалили. Крестьянское восстание набирало ход, десятки и сотни тысяч людей снялись со своих мест, шли в мою армию, в города… Были среди них и многочисленные разбойники, которые грабили всех подряд — хоть пугачевские обозы, хоть екатерининские. «Бей красных пока не покраснеют, бей белых пока не побелеют». Лозунг из другой реальности становился как нельзя актуальнее и для этого мира.

— Отправь — я покивал, взялся за следующий документ

— Тут вот какое дело, Петр Федорович — помялся Емельян — Долгобородые опять притащились. Сидят в канцелярии, псалмы свои поют

Рыжий парень перекрестился. Я же тяжело вздохнул. Что делать со старообрядцами я так и не представлял. Открывать их храмы я не разрешал и не запрещал — пока все шло «самотеком». Но и рвать взаимоотношения с раскольниками не хотел — именно благодаря им худо — бедно функционировала фискальная служба.

Хуже всего, что в ставку в Павлово приехал не только поп Сильвестр, но хорошо знакомый Пугачеву игумен Филарет из старообрядческого скита Введения Богородицы. Именно там прятался Емельян до того как податься на Яик. Филарет хорошо знал Пугачева, встречаться с ним было крайне опасно.

— Ты сказал им, что мол царь при смерти, нельзя к нему?

— Сказал — покивал тезка — Но попы то упертые. Говорят будем молиться у его постели, а ежели надо, то успеем соборовать. Дескать, ты, царь — батюшка — раскольнической веры, принял истинное Белокриницкое согласие год тому назад.

— Лжа! — я замотал головой — Разговоры таковые в скиту были, но крест на мне православный — я вытащил из — за пазухи медный крестик, осенил себя троеперстно.

Лицо Емельяна просветлело.

— Но об сем — молчок! — я покачал пальцем — Попам скажи, что нельзя к царю, пущай вертаются обратно в Нижний. Отправь их вместе с курьером. Ежели надо — силком.

Мне это ничем не грозило. «Очнусь» от болезни — отопрусь, скажу, что ничего не знал. А там, глядишь, Филарет и обратно к себе уедет. С Сильвестором я же всегда договорюсь.

— Сделаю, все царь — батюшка! — Емельян поклонился и с довольным лицом вышел из кабинета.

Никогда ещё Ока не видела такого зрелища. Тысячи огней заполнили реку на протяжении десятков верст. Плеск весел, ритмичные хеканья гребцов и выкрики команд сопровождали это зрелище. По берегам реки, на всем протяжении пути, горели сигнальные костры. Плывущие войска имели четкие указания порядка следования и каждый полк имел свою большую «флагманскую» барку со световой символикой. Движение сотен лодок, кораблей и плотов не превращалось в хаос благодаря беспримерной организационной работе проведенной командирами Измайловского лейб — гвардии полка полковником Михельсоном и Ингерманландского полка полковником Отто фон Боком.

Сам Орлов в организационные вопросы не вмешивался, только укрепляя своим авторитетом деятельность немцев. Ему же лично было не до штабных забот. Все время стоянки в Муроме лазутчики самозванца не прекращали своих пакостей. В ночной темноте регулярно звучали голоса крикунов вооруженных берестяными раструбами для усиления голоса. Пару таких удалось захватить во время ночных стычек. Но удачные атаки на лазутчиков были исключением. Как правило враг или исчезал или устраивал ловушку.

Кроме крикунов постоянной бедой были прелестные письма ребеленов. Солдат сначала пороли за их чтение, но листки все — равно ходили по рукам. И, в конце концов, Орлов начал карать. Троих солдат Псковского пехотного полка по его приказу повесили перед строем за хранение похабных бумаг с лубками, на которых были нарисованы царица и её фавориты.

Орлова просто трясло от ярости при одном воспоминании об этих пакостях. Лубок полностью состоял из картинок с рифмованными подписями — пояснениями. Рисунки рассказывали об извилистом пути нищей немецкой принцессы Софии Августы Федерики Ангальт — Цербстской до титула императрицы и самодержицы Екатерины второй. Пути обмана, предательства и безудержного блуда по мнению безымянных авторов сего возмутительного пасквиля.