Владимир Поселягин - Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя [сборник litres]

– Ну… я, было о чем в тюрьме подумать. Но я только предположил, как могли бы действовать немцы.

– Можешь не гадать. Ты угадал.

– Черт! Кто?

– Власов. При налете на штаб фронта погибло много командиров и работников штаба. Одновременно началось массированное наступление вдоль шоссе. Проблема в том, что генерал Власов оказался в окружении, он инспектировал войска.

– Прекрасно! Одним ударом обезглавили нас и прорвали фронт! – стукнув кулаком по спинке переднего сиденья, зло сказал я.

– Фронт не прорвали, я не говорил этого. Да, взломали оборону первой и второй линий и застряли в пятнадцати километрах от переднего края, нарвавшись на недавно сделанный укрепрайон.

– А Власов-то там как оказался?! Что-то странно, им, по-моему, вообще запрещено появляться у переднего края.

– Это где ты такое слышал?!

– Да… где-то. Так что он там делал?

– Проводил смотр новой части. Там пополнение стояло, мотострелковая дивизия со всеми средствами усиления. Она должна была среди прочих частей идти в прорыв, вот генерал и настраивал их на предстоящий бой. Дивизия стояла между первой и второй линиями, сейчас там до сих пор идет бой, держатся парни.

– Авиаразведка что показала?

– Сплошные дымы, разрывы и трассеры во все стороны. В районе артиллерийского полка стрельба из пушек – видимо, не везде немцы смогли овладеть инициативой.

– А связь?

– Проводная оборвана, радио еще работает. Но в основном полковые и батальонные. Сведения неполные и отрывочные. Похоже, по штабам от дивизии и выше нанесли сплошные авиа-и артиллерийские удары. Позывной командующего не отвечает.

– А кто командование принял?

– Генерал Толбухин. Он как раз в это время был на крейсере, общался с новым командующим эскадры, прошлого-то сняли за безынициативность и преступное бездействие. Сейчас там некто контр-адмирал Литвинов командует. Его из каперангов перевели на эту должность. Раньше эсминцами командовал. Говорят, хорошо. Инициативный.

– А кто его назначил?

– Комиссар Мехлис.

– Понятно. Значит, Толбухин уцелел?

– Да, сейчас он на новом командном пункте руководит деблокированием наших частей. Фактически в окружении оказался полноценный корпус, а это без малого двадцать пять тысяч человек.

Меня стала несколько настораживать такая откровенность Никифорова. Раньше подобного я за ним не особо замечал.

– Значит, наши над местом прорыва? Обеспечивают господство в воздухе?

– Не только твои, почти все истребительные части фронта.

– А вот это зря. Важные стратегические места нельзя оставлять без прикрытия, немцы не дураки, могут воспользоваться моментом. Да и разведка у них работает неплохо.

– Не умничай, без тебя знаем. Ответил же – почти.

– Угу. – Я стал прикидывать, чем могу помочь нашим. В самолет меня, понятное дело, не пустят, но подкинуть хорошую мысль могу. – Есть одна идея. Все штурмовые и бомбардировочные части сейчас работают над местом прорыва? Пробивают дорогу нашим – частям?

– Точно не скажу, но вроде да.

– Нужно отозвать половину. Оставшихся хватит. Свободными частями – естественно, с прикрытием – нанести массированные налеты на обе железнодорожные станции, атаковать все, что движется по дорогам к месту прорыва, не пропуская даже одиночные грузовики. А также по всем обнаруженным разведкой складам боеприпасов и питания. Нужно создать у них дефицит боеприпасов. Это хорошо поможет нашим.

– Возможно, – задумчиво ответил Никифоров. – Один из командиров из оперативного штаба фронта уже предлагал подобное, но его развернули, приказав заниматься своим делом.

– Идея на поверхности лежит, додумать не трудно, – пожал я плечами.

Машина в это время повернула на узкую дорогу, ведущую к госпиталю.

– Это да. Но тут видишь, какая ситуация. Командование думает, что окруженцы вырвутся не сегодня завтра, так что такие шаги делать преждевременно.

– Идиоты.

– Ну да, мало им примеров сорок первого, все те же ошибки совершают.

– Генерал Толбухин тоже так же думает?

– Насколько я знаю, нет, но не препятствует, размышляет о чем-то…

– Что?! Опять?! – Я наконец понял, о чем недоговаривает особист. – Там люди гибнут, а вы все о своем! Предателей ищете!

– Сев, ты не прав. Мы держим связь со всеми более-менее крупными боеспособными частями, осуществляя общее руководство. Наготове полк транспортников, готовых обеспечить окруженные части всем необходимым. Так что тут все нормально, а возможность определить предателей – это шанс, которого упускать нельзя.

– И что, есть предположение, что кто-то остался? – несколько иронично отозвался я.

Слишком большие чистки провели как в армии, так и на флоте. Многим не нравилось бездействие моряков, так что на них оторвались по полной. Насколько мне было известно, сейчас продвигали наверх смелых и инициативных командиров. Тот же контр-адмирал Литвинов, например, тоже не из штабных, а именно боевой командир, думавший головой. Об этом можно было судить хотя бы по тому, что даже я про него слышал.

– Есть. Тебе могу сказать. Еще как есть. Мы перехватили шифровку – где-то в районе Керчи действует – вражеская радиостанция. Так вот, шифр мы хоть и случайно, но взломали. Сведения, что там были, известны только высшему командному звену.

– Хочешь сказать, что это кто-то из верхушки?

– Именно. Мы его уже неделю расшифровать пытаемся. Не вышло ничего. Вот и решили воспользоваться моментом – может, проявится.

Я задумался, анализируя сказанное. Машина в это время въехала на небольшое плато, где под сенью невысоких деревьев прятались несколько одноэтажных бревенчатых строений. Если идти пешком из нашей части, дойти можно минут за двадцать пять – тридцать. На машине пришлось давать немалого кругаля. Сделав полукруг, машина остановилась у закрытой двери главного корпуса госпиталя, у которой курили два санитара. Один из бойцов охраны с автоматом на плече подошел к водительской дверце, узнать, кто мы и зачем прибыли. Бдят, молодцы.

– Знаешь, а если он не проявится?

– Затаится? – хмыкнул Никифоров.

– Нет, а что если он вместе с генералом Власовым?..

– Ну что я могу сказать? Повреждения в руке у вас довольно серьезные. Вывих, два ранения, ещё – многочисленные ссадины, одна, кстати, воспалилась. Видимо, в ранку попал грязный пот. Все это серьезные причины отстранить вас от полетов на двадцать дней, до полного выздоровления, – говорила лечившая меня военврач. Рядом стоял начальник госпиталя, изучая воспаление на ноге.

Целые сутки с момента прибытия в госпиталь меня изучали, как под микроскопом. Госпиталь имел все необходимое оборудование и специалистов, так что взятые анализы были готовы быстро.