Анатолий Логинов - Первый Император. Спасти будущее!

Российская Империя, Санкт-Петербург, конец сентября 1902 г.

Петр Николаевич еще раз, словно не веря своим глазам, перечел короткий текст на листе бумаги и всмотрелся в характерную подпись.

— Да-а, — невольно севшим от волнения голосом только и смог произнести он. И, вздохнув, резюмировал. — Carte blanche[4].

И откуда было знать собеседникам, что Николай-Петр прочел книгу «Les Trois Mousquetaries» (Три мушкетера), как на французском, так во всех имевшихся в библиотеках царских дворцов переводах на русский, от первого — тысяча восемьсот сорок шестого до последнего, девятисотого года, издания. Естественно самым любимым его героем стал кардинал Ришелье, а выданный им документ Николай запомнил наизусть. Так что в бумаге, увиденной Дурново четким почерком было написано: «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага Государства. Января 1902 года 5 числа. Николай».

— Вы правы, Петр Николаевич. Именно carte blanche, — уверенно ответил канцлер, машинальным движением руки подкручивая правый ус. — Вручен лично Государем Императором при вступлении моем на сей пост. И посему, Петр Николаевич вы его сейчас берете, едете к себе на Фонтанку и действуйте… Хотя не мне вас учить. Вы в этом деле много лучше меня разбираетесь, чай не первый год товарищем(заместителем).

— А ежели вдруг они гвардию подымут? Ни жандармы, ни полиция ничего сделать не смогут супротив армии, — позволил себе усомниться министр внутренних дел Петр Дурново. — Надобно усиление. Лучше всего кавалерией и артиллерией. А Редигер, незадача такая, уехал.

— Полагаю, — ответил Игнатьев, — можно полностью положиться из пехоты на Преображенский и Семеновский полки, стрелков и на гвардейский флотский экипаж, а из кавалерии — на полки, которые мне лично доверяют: кавалергардов, гусар, кирасир, и, пожалуй, казаков. Приказ я отдам, вы же вышлите своего человека в казармы. Да, и пулеметчиков тоже прихватите. Как с войны сообщают, весьма эффективное оружие, особливо по толпе. О приказе не беспокойтесь, я вам этот документ отдам. А с Редигером свяжемся, он все ваши действия одобрит. Без сомнений…, - Игнатьев подумал с ехидцей, что если военный министр что-то не одобрит, то государь может очень не одобрить военного министра. А каков бывает в таких случаях обычно вежливый и воспитанный Император, не без дрожи вспоминают многие любители запустить руку в государственную казну.

— Вам в Мариинском тех жандармов, что со мной прибыли, не хватит, ежели нападение случится, — задумчиво заметил Дурново, бережно укладывая бумагу в портфель.

— Ничего. К нам еще из Гатчины выслали роту Сводного Пехотного полка. С парой пулеметов. Будут в течение четверти часа.

— Не вспугнут заговорщиков? — удивился Дурново.

— Нет, они под видом учений в городских условиях двигаются. Якобы к Путиловскому заводу. Затем вдруг сюда свернут-с.

— Ну, будем надеяться, — согласился Дурново с канцлером. — Но я на всякий случай передам, чтобы эскадрон кирасир к вам выслали. Ну, — он перекрестился, — с Богом!

— Передайте, Петр Николаевич. Хуже не будет-с. И… С Богом! — ответил, также перекрестившись, Игнатьев. Проводив посетителя и распрощавшись, канцлер спокойно сел за письменный стол и занялся разбором поступивших документов. Война — войной, заговор — заговором, а государственные дела исправлять надо…

Вышедшего к карете Дурново остановил малозаметный человечек с незапоминающимся лицом. Быстро что-то рассказав министру, он ловко проскользнул мимо охраны и словно растворился среди немногочисленных прохожих. Дурново, подозвал пару гарцевавших неподалеку конных жандармов, быстро написал по несколько строчек на бланках, извлеченных из портфеля, и, раздав бумаги, сел в коляску.

— Гони в министерство! — едва усевшись в коляску, приказал он кучеру.

В особняке на Фонтанке царил обычный для любой организации внешний беспорядок, обусловленный получением неожиданных и весьма неприятных известий о событиях, меры для устранения которых требовалось принять еще вчера. Но любой опытный человек сразу заметил бы, что за внешним беспорядком кроется тщательно продуманный и введенный в действие замысел. Полиция готовилась, и готовилась серьезно, и к возможным массовым выступлениям, и к попытке атаки здания армейскими частями заговорщиков.

— Ваше высокопревосходительство! — личный помощник, секретарь и просто доверенный человек, Сергей Викторович Сигрист уже ждал своего начальника у входа в кабинет. — К вам посыльный от Преображенского полка, в кабинете собраны все, кого вы приказывали собрать. И донесения из полицейских участков. Кто-то распускает слухи о гибели Государя и его Наследника. И вот…

— Хорошо, Сергей. Донесения передай Булыгину. Посыльному — вот эту бумагу. И на словах пусть запомнит — окружить, — министр продиктовал несколько адресов, — задерживать всех выходящих, никого не впускать. С ним отправить людей Гринева, как наших представителей. Пусть занимаются задержанными. Передашь ему мое приказание лично. Понятно?

— Точно так, Петр Николаевич. Запомнил.

— Да, и сразу после совещания — Кошко ко мне[5].

— Слушаюсь, — удивленно ответил Сигрист. — Кошко?

— Не понял? — усмехнулся Дурново. — Будет мне подноготную разъяснять и виновных с причастными расследовать.

Ничего не ответив, секретарь лишь кивнул и отступил в сторону, пропуская министра в кабинет. Совещание, вопреки обычаю, продлилось не более получаса, завершившись стремительным истечением присутствующих из кабинета. Самым озабоченным, но в тоже время каким-то неестественно веселым выглядел глава отдельного жандармского корпуса Святополк-Мирский.

Еще более поразила секретаря неожиданная сцена с Лопухиным. Недавно назначенный исполняющим обязанности директора бывший харьковский прокурор успел отойти от кабинета всего на десяток шагов, когда был остановлен двумя жандармами и, на глазах изумленных свидетелей, принародно объявлен арестованным. Покачав в удивлении головой, Сигрист прошептал вслух из Пушкина. — О сколько нам открытий чудных…, - и, махнув на все рукой, вернулся к столу, заваленному срочными и несрочными бумагами.

А открытий и наблюдений, причем весьма чудных и запоминающихся, достойных войти в историю, в этот день петербуржцам предстояло сделать немало. Когда еще в жизни увидишь, как роты гвардейцев не на параде, а в полном боевом, словно на войне, стоят заставами на улицах. И даже, вот уж неожиданность, окружают некоторые дворцы великих князей, включая дворец самой вдовствующей императрицы! Вовремя Ее Величество Вдовствующая Императрица Мария Федоровна уехала в родную Данию, словно чувствовала начинающуюся замятню. Наблюдавшим за этим действом зевакам лишь оставалось гадать, зачем жандармы, зайдя во дворец вывели оттуда нескольких лакеев. А затем — даже князя Шеваршидзе, которого молва давно называла любовником или даже морганатическим[6] супругом вдовствующей императрицы.