Василий Панфилов - Отрочество 2 [СИ]

– Классическая в боксе стойка, только правостороння, и… видите? – я прижал левую руку к торсу, – Горло, сердце и потроха более-менее прикрыты, в правой нож, и начинается боксёрский челнок, плюс боксёрские же отбивы чужой руки.

– Сильно, – прищурившись, одобрил Кот с видом эксперта, – но в некоторых случаях это…

– Знаю, – перебил я его, останавливая неуместную для тренировки дискуссию, – не идеал. В некоторых случаях – другие варианты нужны, но вкратце – полезно? Всё, дискуссия окончена. Помоги заодно перчатки зашнуровать… поехали!

Помывшись, в ожидании обеда читаю газету, с немалым трудом разбирая африкаанс. На слух пока вообще не воспринимаю, а в тексте – пожалуйста. Корни у языка преимущественно голландские, то бишь германские. При знании хох-дойча, идиша и привычки разбирать не самый простой диалект меннонитов, понять можно.

«Армия генерала Жубера[i] осадила Лэдисмит»… а я – сижу! Не без труда давлю раздражение. Увы… сложности начались с самого начала, хотя чему я удивляюсь?

Возраст мой, да чортова эта частичная эмансипация. У буров, пока отпрыск не женится, не заведёт хотя бы парочку ребятишек и не отрастит густую бородищу, закрывающую грудь, он и права голоса-то не имеет!

А тут я, аккредитованный репортёр в четырнадцать годочков. Уже смутительно. Да Санька «впристяжку», с документами от Художественного Училища вместо нормального паспорта, да Мишка с Котярой, у которых документов – вообще нет!

У Маркса я живу…. ну, вроде как на поруках. Списываются пока, телеграммы шлют… а там – люди воюют! Там, именно там, на передовой, моё место как репортёра!

Продышавшись, успокаиваю себя мыслями, што за это время познакомился со многим интересными людьми из буров и приезжих. Што в столичной Претории – штаб, правительство, и вообще – жизнь кипит! Помогло слабо, ну да куда я денусь?

Ехать в зону боевых действий с недоподтверждённой аккредитацией, оставляя братьев и друзей с вовсе уж сомнительным статусом, это глупость несусветная. А так бы…

Прикрыв глаза, я представил, как здоровски было бы уметь – р-раз! И меня два, или целый десяток. Один – в Претории, второй у Жубера, третий у Кронье[ii].

Представлялось здорово, но почему-то, во всех своих фантазиях, я/мы был в чудовищном рыжем комбинезоне.

За ужином присутствовало несколько относительно молодых буров, незнакомых ни лично, ни по газетным фотографиям, из которых я начал собирать картотеку. Вполне светский разговор, то бишь из городских африканеров, приемлющих што-то помимо Библии.

На равных присутствовали и общались все, включая смущающихся близнецов. А вот после ужина как-то так оказалось, што некурящий я оказался на веранде с курящими гостями, а парни мои – чуть в сторонке. И взгляды…

«– Эге… – вякнуло подсознание, – а у нас здесь никак заговор?!»

А ведь похоже! Маркс считается другом и креатурой Крюгера, но… интересно!

Ничего не значащий светский разговор, несколько даже высоковатый для меня. Потом расспросы о России, и… Маркс чуть в стороне, но кивает еле заметно и очень серьёзно – дескать, отвечай.

– Скажите, Георг, – и лёгкая улыбочка Деккера, от которой мурашки по коже, – мы слышали, что в России вас обвиняли в достаточно интересном преступлении…

– Обвиняли, – и как к воде, прикладываюсь к бокалу с бренди, который до того просто вертел в руках. Ни вкуса, ни запаха…

«– Да и нет не говорите…»

Переглядывания, потом – якобы не сразу, понимание моей ситуации и то, што признаваться в таком, да ещё в незнакомой компании, не стану.

– А если бы, – начал всё тот же Деккер, – гипотетически это были именно вы тем человеком, который совершил символический акт повешения императора? Зачем?

– Предупреждение дурному правителю, устроившему на коронации – жертвоприношение, а потом – танцы на трупах. По сути. Предупреждение от гипотетического представителя народа.

– Это… – выдыхаю, во рту сухо, – ещё не мене, текел, фарес на пиру Валтасара, но глас народа[iii]…

Замолкаю, и африканеры, переглянувшись, принимают какое-то неведомое для меня решение. Я… сочтён и взвешен.

Разговор снова становится обыденно-светским. Новости с фронта, экономика, проблемы уитлендеров и излишне патриархальной части общества буров. Но откровенней, заметно откровенней.

Вот что это было?!

[i] Бурский генерал.

[ii] Бурский генерал, осадивший Мафекинг.

[iii] Глас народа – глас Божий.

Папаша Крюгер изволил инспектировать артиллерийские склады, как нельзя сильно в эти минуты похожий на зажиточного деревенского мужика, взлетевшего, за неимением других кандидатур, на пост управляющего поместьем. Въедливая дотошность человека, который не вполне понимает суть своей работы, но держит изо всех сил важный вид, балансируя между верой в собственное высокое предназначение и опаской, а ну как поймут и погонят прочь?!

Наспех сколоченные бараки, огромные палатки, полотняные и дощатые навесы, и ящики, ящики, ящики… Африканеры невообразимо, чудовищно богаты, а немецкий кайзер шлёт не только телеграммы со словами поддержки, но и корабли с оружием.

Новейшие многозарядные «Маузеры», которые только-только поступают на вооружение армии Второго Рейха, пушки, пулемёты – больше, чем на вооружении у прибывших в Африку британских полков. Патроны – десятками миллионов, взрывчатка и всё, што ещё только может понадобиться для войны.

Остро пахнет металлом, порохом, взрывчаткой, смазкой, какой-то химией, важно передвигаются меж штабелей с вооружением осанистые буры, снуют кафры, деловито возятся европейские специалисты. Муравейник.

Вскрываются ящики со снарядами, и дядюшка Поль проводит пальцем по заводской смазке, трогает старческими, но всё ещё сильными пальцами, ящичные доски, проверяя на излом. Рачительный хозяин, как и почти все буры, но при таком подходе он рискует утонуть в каждодневных мелочах, потеряв за деревьями лес.

За президентом свита хвостом, в которой хватает таких же деревенских, и даже вовсе уж диковатых хуторских мужиков, и – городские африканеры. Контраст разителен, и несмотря на схожую одежду, окладистые бороды и степенные манеры, городские выглядят совершеннейшими европейцами. Не элегантными парижанами и резковатыми берлинцами, а почтенными бюргерами из маленьких городков в захолустье, но – европейцы. Не белые дикари, знающие наизусть Библию, но ничего кроме. Другие. И тоже – буры.

В хвосте свиты – я, с каждой минутой всё более желчный и язвительный. Жду-с!

Со мной Санька, вовсе ничем не озадаченный и ни о чём не думающий, потому как занят делом, а не ожиданием. Чуть остановится президент со свитой, как брат, тихохонько сопя, делает наброски.