Василий Панфилов - Отрочество 2 [СИ]

За время нашего отсутствия город заметно прирос населением, разом став тесным, шумным и многолюдным, оставшись провинциальным. Всюду звучит разноплеменная речь, снуёт народ с самым деловитым видом, да буры с отдалённых ферм с явственным порой отвращением разглядывают это вавилонское столпотворение.

По-прежнему всё очень пыльно и как-то неряшливо. Монументальные здания соседствуют с какими-то огромными полотняными палатками прямо посреди города, где располагается то склад боеприпасов или амуниции, а то и очередной отряд добровольцев из какой-либо страны. Здесь же бреются, моются по пояс, ходят в неглиже.

Нет ни тротуаров, ни дорог – повозки, люди верхами и пешком передвигаются хаотично в любом направлении, как только им заблагорассудится. Довольно, впрочем, просторно, улицы в Претории весьма широки.

– Какие славные физиономии! – услыхал я русскую речь, не сразу поняв, што говорят о нас, – Экие ведь молодцы эти буры! Совсем ещё мальчишки, а вооружены, и держатся молодцами, хотя пари держу – проделали они не одну сотню вёрст, ночуя в вельде среди местного зверья.

– Соглашусь с вами, Степан Африканыч! – охотно отозвался второй, поправив пенсне на мясистом носу с широкими ноздрями, из которых торчали курчавые волоски, – Что значит – концепция вооружённого народа! Здесь каждый возводит свой род от патриархов если не библейских, то как минимум – от тех людей, которые наперекор всему переселились в Африку и дали обильное потомство. А сколько достоинства в этих лицах!

Котяра, чьё страдающее от натёртости в междуножии хитрованское лицо признано русскими волонтёрами за эталон достоинства, даже и бровью не пошевелив, держась в седле максимально недвижно, этаким утёсом. Проехали мимо соотечественников без лишних слов, не дав ни единым мускулом на лице понять, будто поняли их, или вообще слышали.

– Баасы! – белозубо улыбнулся нам упитанный кафр при конюшне Маркса, занимаясь лошадьми. По старой, московской ещё привычке, кинул ему мелкую монетку, отчего улыбка стала такой, што ещё чуть, и морда пополам!

– Ох-хо-хо, – простонал Котяра, слезая с мерина и выгибая ноги колесом. Поленился человек намазаться мазью после дневного перехода, вот и результат!

Помывшись и отобедав вместе с нашими гостеприимными хозяевами, Котяра решительно удалился в спальню, отказавшись в ближайшие дни выходить иначе, чем к столу или по нужде.

– Я этакой раскорякой намереваюсь отлежаться, – доложил он нам с постели, где лежал поверх брюхом, расставив голые ляжки самым бесстыдным образом, – только книжечку какую дай!

Получив искомое из библиотеки Берты Маркс, где на немецком (который только и разбирал Иван) были дамские романы и сочинения однофамильца наших хозяев, шулер завздыхал и заворочался, тасуя перед глазами книги, выбирая одну гаже другой. Оставив явно наугад какую-то, с яркой обложкой, где была изображена роза и кинжал, он открыл её с самым тоскливым видом.

– Ладно, – не выдержал я, – зайду нынче представиться к русскому военному атташе и миссию красного креста, спрошу чего-нибудь для тебя!

– Спаси Бог! – просиял Котяра.

Полковник Гурко, русский военный атташе у буров, занимал небольшой двухэтажный особнячок на окраине города, где на первом этаже была приёмная и канцелярия, а на втором – покои самого Гурко. От Берты Маркс мы уже знаем, што это крепкий мужчина среднего роста, с щегольской бородкой и усами, достаточно крепкий и весьма любезный.

Подъехав верхами, скинули поводья на коновязь и присоединились к ожидающим аудиенции. В этой пёстрой толпе были местные дельцы, одетые в штатское русские офицеры и добровольцы из гражданских вперемешку с вовсе уж непонятной публикой.

Одеты многие не по погоде, а по моде – весьма щеголевато, без учёта здешней жары и влажности, отчего потные лица, на которых осела красноватая вездесущая пыль, смотрятся достаточно жалко. Платки, коими протираются физиономии, совершеннейше уже угвазданы, а кожа лица растёрта до раздражения. Волосы под шляпами потные, по шеям струйки, одежда влажная, вид совершенно непрезентабельный.

– Панкратов Егор Кузьмич, репортёр, – представился я, а следом за мной и Санька.

– … наслышаны…

– … позвольте поинтересоваться…

– … не первый день…

Разом все навалились, и я ажно назад отшагнул. Вопросы, вопросы… оказаться «старожилами» для людей только прибывших, лестно и немножечко нервно. А ну как примет неверное решение, в коем обвинит потом меня? Есть же… публика!

Рассказывая о здешних реалиях, слышали подчас и вещи откровенно забавные.

… - полк бросил, – жаловался красивый поручик чуть не со слезами в голосе, – место полкового адъютанта! Ну ладно не при штабе… но дайте мне хоть роту!

С трудом держа улыбку, попытался объяснить, что знание устава и тактики европейских войн, с передвижением колоннами, это конечно, передовая мысль военной европейской науки! Но вот беда… буры, возьмись они придерживаться оной, быстро закончатся.

– Как же они воюют!? – деловито поинтересовался не столь нудливый товарищ поручика.

– Так… охотницки, – жму плечами, – я, господа, ни разочка не военный, и потому не могу судить о том профессионально. Но стрелки они отменные, умеют недурственно маскироваться на местности, и поразительно неприхотливы. Приедете в войска, всё увидите.

– Рядовым?! – возмутился поручик.

– Право… меня зовут не Крюгер и даже не Де Ла Рей! Не могу сказать.

Поручика оттёрли, и снова – вопросы – вопросы…

– Минуточку, господа! – прервал я их, – Прошу всех желающих встать рядом для группового портрета!

Сделал несколько фотографий, добился своего – сперва существенного потепления отношений, а затем и допуска вне очереди.

«– Всё ж репортёр, господа! Да ещё и пребывающий в Африке не одну неделю! Думается, атташе от такой аудиенции сумеет найти для себя немалый толк, а следовательно, и для всех нас!»

Полковник оказался деловит и любезен, показавшись человеком вполне дельным и компетентным. Впрочем… будем поглядеть! «Казаться» людей этой породы учат хорошо, а вот с делами по-всякому.

Несмотря на любезность, держался он достаточно сдержанно, с этаким… не то штобы холодком, а будто стенка между нами, не предполагающая сближения.

«– Пёс царский!» – вякнуло подсознание, когда я прощался с полковником.

Внизу – снова вопросы, уже додуманные и дополненные. Отвечаю, как могу – чаще просто рассказываю, к кому можно обратиться, куда пойти, как проехать…

– Егор!

– Дядя Фима! – трясём друг дружке руки и обнимаемся, прервав разговоры с добровольцами, – Мой тебе шалом!

Перескакиваем на идиш – машинально, без всяких задних.

– Привёл таки пароход с медикаментами и ещё с чуть-чуть, – рассказывал Бляйшман, – потому как деньги и гуманность в одном, это наше всё! Такое, скажу тебе, интересное было! А Санечка… Санечка!