Светлана Тулина - Человечья магия [СИ]

За два поколения до основных событий.

Не люблю оборотней.

Припереться незваными и испортить праздник — любимое их развлечение. Ну и что, что я не отмечаю ночи рождения с шести лет и сегодняшнюю тоже не собиралась, хотя она и семнадцатая, веха и всё такое. Но я не люблю эти ночи лишь чуть меньше, чем оборотней. Да и то только потому, что они, по крайней мере, никогда не припрутся в неурочный час и не станут трезвонить так, словно хотят разбудить всех мертвецов на Старом кладбище. А эти красавцы и в дверь молотили бы, как раньше — да только вот года два назад я украсила её серебряной инкрустацией. Как раз на случай. Теперь не колотят, только трезвонят. И воняют… Терпеть не могу этот запах.

— Проверка! — пролаял тот, что покрупнее. — Документы! Личный досмотр!

И осклабился, шаря по моей фигуре увлажнившимися глазами и одновременно пытаясь протиснуться в прихожую. Даже лапу в щель просунул, паскуда. Но тут же отдёрнул, взвизгнув, заскулил жалобно, вылизывая обожжённое место — цепочка, которую я накинула прежде чем открыть дверь, была серебряной.

Не люблю оборотней.

Вот как раз за это и не люблю. За хамство и тупость, помноженные на тупость и хамство. И за полное неумение владеть собой — до полнолуния больше суток, а он уже на взводе, аж трясётся весь. И скулит противно. Поделом. Если я обхожусь без прислуги и сама открываю дверь поздним визитёрам — это вовсе не значит, что я беззащитна и всяким-разным можно тянуть лапы, куда не просят.

Снимаю цепочку и выхожу в полосу лунного света. Хорошо, что нет облаков, иначе пришлось бы зажигать фонарь, чтобы разглядели как следует, лишняя суета. Сейчас же мне достаточно слегка приподнять лицо и улыбнуться во все тридцать два, безупречно ровных и ослепительно белых…

Обожжённый оборотень забывает про травму, панически взвизгивает и кубарем слетает с крыльца. Очевидно, новенький — местные все меня знают. Это я удачно. Новеньких надо сразу ставить на место, а то потом проблем не оберёшься. Второго я даже вроде как узнаю, запах знакомый, чуть отдающий металлом — кажется, он из оружейников. Держится получше, но и его отшатывает. Это хорошо. Боится — значит, уважает. И мозги вроде не совсем луной отбило.

С ним и будем разговаривать.

— Проблемы?

Обычно после моей улыбки все вокруг спешат заверить, что никаких проблем. Этот же мнётся, стягивает с лобастой башки потёртую шляпу, вздыхает. Начинает издалека.

— Горожане обеспокоены, мэм…

— Н-да? И какое же мне до этого может быть дело?

Снова улыбаюсь. На этот раз он даже не вздрагивает. Надо было всё-таки зажечь фонарь, в его свете моя нынешняя шкурка приобретает очень эффектный оттенок. Как же его зовут, этого оружейника?..

— В городе пропадают дети, мэм. Вчера исчезла дочка мисс Элизабет, и её нигде не могут найти…

Смотрю на него в упор. Он отводит глаза, мнётся, но не уходит. Не верю, что этот самозваный патруль заявился ко мне в такое время из-за подобной ерунды. Но если тебе не хамят в лицо — приходится тоже быть относительно вежливой.

— Насколько я помню, с Памеллой мы учились у одном классе. Ей уже семнадцать?

— Две недели как, — уточняет он.

— Ну да, ну да. Если не ошибаюсь, то, начиная с последнего новолуния, её еженочно видели в обществе некоего вольного стрелка-виверра? Вернее, ежедневно, я бы сказала… Март месяц, чего вы хотите от молодежи… Стрелка, кстати, нашли?

— Нет, мэм…

— А искали?

Он снова мнётся, вздыхает, теребит шляпу. Понятно. Зачем искать простые причины, если рядом живу я, такая удобная и всё объясняющая?

Добавляю в голос задумчивости, говорю в пространство:

— Знаете что, Клаус… — Имя оружейника вспомнилось очень кстати. — А ведь я ещё не использовала лицензию этой недели. И теперь вот думаю — прогуляться, что ли, сегодня днём? Поискать самых рьяных…

— Я не виноват! — срывается на визг молодой, распластываясь по ступенькам. — Я ни при чем! Госпожа! Я не знал! Не надо, Госпожа, пожалуйста, я больше никогда…

В глазах у него страх и ненависть. Опасное сочетание. Он хочет то ли наброситься, то ли лизнуть мне туфли, но трусит. И правильно — остро заточенные пряжки на них из чистейшего лунного серебра. Каблуки, кстати, тоже. Какое-то время я смотрю на него с надеждой, но потом понимаю — нет, не бросится. Слишком сильно боится. Жаль.

Перевожу взгляд на Клауса.

— К делу, Клаус. Зачем вы пришли? Не из-за этой же подзагулявшей кошки, в самом-то деле, это ведь даже не смешно.

— На Старом кладбище видели дикого человека, мэм, — говорит Клаус, и на этот раз он абсолютно серьёзен.

Видели. Вот, значит, как…

— Думаете, я его прячу?

Именно так и думает большинство горожан, но Клаус казался мне поумнее большинства. А оно мне надо, чтобы они так думали? Позволить, что ли, обыскать дом?

Какое-то время всерьёз раздумываю, но решаю не рисковать. Сегодня сделаешь одну уступку — а завтра они потребуют десяток. Нет уж.

— Клаус, — говорю я проникновенно, — как вы полагаете, много ли времени мне потребуется, чтобы испросить у Короля расширение лицензии на двоих?

Я не блефую, и Клаус это отлично знает. Король уже не раз намекал, что вечная жизнь вечной жизнью, но не мешало бы мне обзавестись и потомством — в том или ином смысле этого слова. И даже скорее именно что в ином — люди нынче дороги, особенно урождённые. Да и где их искать, людей этих… А красивых молодых мужчин разного рода и племени при дворе пруд пруди, выбирай любого, Ференциата, и он сразу же станет графом, а ты — графиней.

Намекать-то он, конечно, намекал, но настаивать не решился. Насильно сорванный поцелуй не сработает, нужен только подаренный доброй волей. Проще подождать — и положиться на тех, кто очень хочет стать графом.

— В чём дело, Ри? Это хамьё тебе надоедает?

Лёгок на помине — шесть с лишним футов благородства при плаще и шпаге, Чёрный Антуан из Легросенских Антуанов, семейство знатное, но обедневшее. Один из самых перспективных моих женихов. Вечной жизни, правда, боится до судорог, но ради графства и определённых преимуществ пожалуй что и согласится. Самых активных претендентов вообще-то восемь. Интересно, как они поделили между собою дежурства? Как ни выйду — обязательно хоть кто-нибудь, да ошивается поблизости. Потому-то я и не гуляю больше ночами.

— Всё в порядке, Антуан. Они уже уходят.

— Извините, Госпожа. Ошибочка вышла.

Молодого да раннего уже и след простыл, Клаус пятится, кланяясь, но голос у него довольный. Еще бы! Он сказал то, ради чего приходил. И уверен, что я немедленно кинусь искать. И найду — гораздо быстрее, чем горожане. Как же — родная кровь, рыбак рыбака…