Елизар Лазовский - Прошлая настоящая жизнь [litres]

Большая дружная бригада: мама, папа, дядя Леша, тетя Маша, бабуля-бригадир – проводили колхозную лошадь, которая вспахала им огород за доброе слово и краюшку крепко посоленного черного хлеба ей и две пол-литры «водителю кобылы», и стали сажать картошку. А Лида, поменяв пленку в фотоаппарате, которую она всю расщелкала на лошадь и ее хозяина, пошла на кухню, так как ее назначили стряпухой. Пока варилось мясо для щей, она почистила картошку. Лида готовила и думала, что больше не допустит такой ошибки, которая произошла с ней в прошлой жизни. Дело тоже было в деревне, она сварила щи, на второе сделала тушеную капусту. Лида до сих пор помнила, как ее очень деликатно, стараясь не обидеть, пожурили за однообразное капустное меню. Сегодня она такого не допустит. На первое – щи, на второе – пюрешечка с сосисками по-быстрому. Потому что обед обедом, а творчество по распорядку – ей так хотелось пофоткать весну. Столько всего осталось незапечатленного, хотя за эти выходные она отщелкала три пленки!

А еще отметили день рождения мамы. Вечером все сидели перед домом на лавочке, окруженной кустами сирени, и шлепали себя веточками, отгоняя комаров. Это значит, будет тепло. А еще это значит, что осталось меньше месяца учебы и впереди целое лето каникул!

Марк Маратович назначил дату выездного пленэра. Мама сказала, что сама поговорит с папой, он всегда очень переживал за дочь и не любил отпускать ее одну. Лида объяснила, что дача находится в ближнем Подмосковье, что добираться туда очень удобно, что едут шесть человек, седьмым будет Витька, но это уже лишняя информация; что преподаватель поедет и вернется с ними, что им нужно будет взять с собой только бутерброды, а картошки на обед наварит его жена; что этюдник для этой поездки покупать не надо, Дом культуры закупил несколько для изостудии и Марк Маратович выдаст их на поездку; что это такая редкая возможность и что ее упускать никак нельзя… 14 мая в восемь утра на железнодорожной платформе Люблино наблюдалась колоритная компания – импозантный седовласый мужчина солидных лет и стайка мальчиков и девочек школьного возраста. Кто с сумкой, кто с рюкзаком, кто с портфелем, но каждый еще и с этюдником. Люди на платформе бросали на компанию заинтересованные взгляды, а школьники – конечно, это была Лида с товарищами из изостудии – чувствовали себя настоящими художниками.

На подступах к платформе Лиду поджидало настоящее искушение, но невероятным усилием воли она с ним справилась. Перед станцией торговали цыганки – блестящими шариками из разноцветной фольги на резинке, карамельными петушками на палочке и много еще какой ерундой. Ребята накупили этих петушков, но Лиде мама никогда не разрешала их есть, говорила, мало ли что туда намешали, да и ты не знаешь, кто и какими руками это делал! В прошлой жизни Лида обижалась на маму, а вот сейчас поняла, что совершенно с ней согласна. Так что вместо петушка Лида развернула конфетку «Взлетные», дефицит, не часто найдешь их на полках магазинов, но тетя Лера достала по случаю и угостила крестницу.

В электричке Лида села на жесткое деревянное сиденье, собранное из отдельных узких реек – да, таких вагонов она не видела уже много лет. «Хорошо, что ехать не долго, попа отвалиться не успеет». Только расселись, соседи по вагону стали свидетелями небольшой сценки «Ах, какая неожиданная встреча!» – автор и исполнитель Виктор Павловский. В итоге он присоединился к компании, кто бы сомневался, в дороге вел светский разговор с Марком Маратовичем, сыграл в дурачка с мальчишками на чьем-то этюднике и, когда они сошли в Щербинке, был уже свой в доску парень.

– Классный костюм! Где взяла?

Лида снисходительно ухмыльнулась:

– Где взяла – там уже нет. И никогда не было. Существует в единственном экземпляре.

– Ты не шутишь? Это самострок? Сама, что ли?

– Конечно, я же не знала, что у Ирки клад чеков. Тогда бы не шила, а купила себе фирменный. Как ты думаешь, почем бы она мне продала чеки?

– Вообще не продала бы. Побоялась конкуренции. Она должна быть самая стильная и самая модная. А ты ей дорогу перебегаешь. Это даже хорошо, что она твой костюм не видела, жалко девочку, дурное настроение было бы ей обеспечено.

– Что же ты не можешь своей девушке самооценку поднять! Запоминай слова: «Ты, душечка, во всех нарядах хороша».

Шли и балагурили. Дошли до дачи минут за двадцать. По прохладе такого дивного весеннего утра можно было и час, и два идти, не устанешь. Бросили сумки на веранде, покинули участок и пошли по тропинке гуськом за преподавателем. Тропинка вывела к заросшему прудику. Юные художники разбрелись, выбирая самые выгодные позиции.

Лида пристроилась с этюдником напротив старых полусгнивших мостков, и ей все казалось, что здесь же, где-то рядом, сидит за этюдником сам Поленов. Марк Маратович уже не единожды водил своих студентов в Третьяковку, где в зале живописи второй половины XIX века Лида подолгу стояла у картины Поленова «Заросший пруд». И хотя Марк Маратович привел их к обычному пожарному пруду дачного кооператива, который давно не приводил в порядок ответственный за противопожарную безопасность, место это оказалось живописным и романтичным. Лида работала не отрываясь от этюдника, и еще бы работала, но их позвали обедать.

После обеда кто-то уехал, кто-то вернулся за этюдник, а Лиду и увязавшегося за ней Витьку Марк Маратович пригласил навестить соседа, того самого изобретателя-фантаста.

На соседний участок они прошли напрямую через неприметную калитку в конце забора. Шли мимо отцветающих яблонь по ковру из бело-розовых лепестков, мимо гудящих кустов смородины, на которых хлопотали трудяги-шмели. Наконец тропинка вывела их к двухэтажному дому в подмосковном стародачном стиле.

– Он наверняка здесь.

Марк Маратович постучал в дверь и крикнул:

– Василий Иванович!

Лида с Витькой переглянулись. Вдруг этот Василий окажется отцом человеку, кого через сорок три года неизвестный будет фамильярно называть Василичем.

Дверь открылась. Друзья подались вперед, но на пороге никого не было. Марк Маратович зачем-то наклонился и заговорил:

– Ах ты, разбойник! Вышел встречать? Рад? Вижу-вижу, что рад. Я тоже скучал.

Тут только они заметили, что из дверей вышел черный кот. На кота Бегемота он не тянул, хотя тоже был вполне упитан. Но самыми выдающимися, в прямом и переносном смысле, у этого кота были щеки. Это были щеки не кота, но хомяка, огромного такого хомячищи, причем не пустые, а плотно набитые запасами. Кот урчал и терся о ноги художника, а тот гладил кота и чесал его за ушками и за щечками.

– Как вы уже поняли, это не Василий Иванович, а пока только Хомяк. Или, по-домашнему, Хома. Хома, где твой хозяин?