Александр Михайловский - Война за проливы. Операция прикрытия

28 июня 1908 года, полдень, Париж, Авеню дю Колонель Боннэ, дом 11-бис,

квартира Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус,

Зинаида Гиппиус, литератор, философ и добровольная изгнанница.

С некоторых пор я потеряла покой. Странно – ведь подобное состояние было мне совсем не свойственно. Но, пожалуй, еще никогда в жизни я не испытывала подобного: это было предчувствие неминуемой катастрофы – настоящей, нерукотворной и очень близкой… Чувство это довлело надо мной все эти последние дни, и ничего нельзя было с этим поделать, как я ни старалась. Сумасшествие? Психоз? Или, быть может, интуиция? Да, многие не желали во все это верить. Не желала верить и я… Но ход событий стихийного плана не зависит от нашего желания или нежелания; и приписываемая мне ведьмовская сущность толкала меня к осознанию правды. ЭТО случится. Непременно. Я это просто знаю.

Наш старый мир исчезает, истаивает, покрывается дырами и съеживается как шагреневая кожа, а из-под него проглядывает что-то незнакомое, страшное. До недавней поры эти изменения были подспудными, почти незаметными, но в ближайшем будущем все должно было закончиться какой-нибудь грандиозной катастрофой, после которой торжествующие победители воткнут свой флаг в руины погибшей цивилизации. Дмитрий (Мережковский) был не прав. Двадцатый век будет не веком Хама, а веком Варвара. До зубов вооруженного Варвара, привыкшего брать понравившееся с помощью отточенной стали. Таков император Михаил и таковы его помощники, пришедшие к нам из далекого мира будущего. Война, неожиданно вспыхнувшая на Балканах – это только взблеск первой молнии грядущей грозы.

Дни шли за днями, и все вокруг было пропитано ожиданием грядущей беды… Беда подкрадывалась к нам, таясь в утреннем тумане, в алых отблесках заката, в шепоте ночного ветра. Она все время напоминала о себе какими-то неуловимыми деталями, которые пугали гораздо больше, чем истерические призывы откровенных паникеров. Я никогда не состояла в числе тех нервных мистически настроенных дамочек, которые любят пугать сами себя, – наоборот, ко всему, что бы ни происходило в моей жизни, мне удавалось относиться со здравомыслием. Но теперь это почему-то не срабатывало.

Однако говорить с кем-либо «об этом» я отказывалась. Даже с мужем. Мы лишь изредка обменивались шуточками по поводу конца света. Шутки наши носили в себе отпечаток мрачноватого фатализма. Но фаталистами мы при этом не были… Очевидно, мы оба таким образом пытались просто обмануть себя, высмеять свои дурные предчувствия. Хотя это не помогало.

Но однажды все то, о чем вначале просто ходили шепотки и домыслы, стало реальностью, сомневаться в которой уже не приходилось. Вчерашние вечерние газеты вышли с аршинными заголовками: «Прямо на нас летит гигантский метеорит!», «Париж будет уничтожен!», «Мы все умрем?».

Если французские астрономы все рассчитали правильно, то космический пришелец сотрет с лица Земли Париж, и вместе с ним, возможно, и еще несколько городов. Огненное уничтожение грозит всем нам, страшная смерть ждет всех тех, кто окажется под прицелом небесного тела. Правда, при этом по ту сторону Ламанша британцы уверены, что уничтожение грозит их вечно туманному Лондону, но каждый настоящий француз скажет, что на самом деле это не так. Париж и только Париж достоин бессмертной славы в веках, как город, уничтоженный падением гигантского метеорита. Чем были Помпеи во времена Древнего Рима – провинция, глушь, захолустье, деревня, в которой даже мухи дохли от скуки; но вот случилось извержение Везувия – и этот город сохраняется в памяти человечества уже две тысячи лет.

После того как я прочла эти газеты, внутри меня поселился какой-то холод… Нет, это не был страх. Это было нечто странное, иррациональное. Словно я что-то упустила – и теперь, перед лицом близящейся катастрофы, я должна вспомнить, понять – что именно. Но понять я не могла. Как не могла и сообразить, что нам теперь делать…

Мы с мужем стояли посреди комнаты, прижавшись друг к другу, и молча обводили взглядом стены нашей квартиры, ставшие такими родными за несколько лет… Мы молчали. Мы были растерянны. А в это время снизу доносились крики и вопли. Там, на улице, творился праздник непослушания. Правительство, президент Арман Фальер и депутаты Национального Собрания еще ночью эвакуировались в безопасное место, а вместе с ними город покинул даже призрак порядка, уступив место анархии. Революция без революции, карнавал неожиданной свободы, перемешанный с ужасом ожидания всеобщего уничтожения. Стрельбы пока не было, но это только пока. Пройдет еще немного времени, толпа разгромит оружейный лавки – и вот тогда начнется настоящий ужас.

– Уедем… – прошептала я, наконец, чтобы разбить это тяжкое молчание под какофонию уличного безумства.

Муж молчал. С ним тоже что-то происходило – что-то непонятное мне. И это было странно – ведь я хорошо знала своего супруга и вполне могла предугадать его реакции. Для меня он был как открытая книга.

– Не молчи… – сказала я, не глядя на него и сжав его руку.

Но он продолжал безмолвствовать. И от этого все напряжение, что копилось во мне эти дни, вдруг достигло своей критической черты.

– Не молчи! – громко сказала я и тряхнула его за плечи. – Скажи – что нам делать? Ты слышишь? – Я кивнула на окно. – Ты видишь, что происходит?!

В этот момент я взглянула в его лицо – он был бледен, но глаза его горели какой-то мрачной решимостью.

Он обхватил меня рукой; я ощутила, как его бьет нервная дрожь.

– Не надо… – очень тихо прошелестели его слова. – Зиночка, не надо…

– Что не надо? – воскликнула я; его поведение меня озадачивало.

– Не надо бояться… Не надо переживать… Не надо никуда бежать… – сказал он и поцеловал меня в макушку.

– Ты хочешь сказать, что в то время как все покидают город, нам следует остаться здесь? – изумилась я.

– Да, дорогая… – ответил он и только тут в голос его приобрел ощутимую твердость. – Мы останемся. Мы никуда не пойдем…

– То есть… – Я чуть отстранилась от него, пытаясь лучше разглядеть выражение его лица; она было спокойно-уверенным, как у человека, который принял окончательное решение. – Ты хочешь сказать, что мы останемся здесь, в нашей квартире, и, спокойно попивая кофе, будем ждать, когда по нам врежет метеорит?

– Именно так, дорогая… – кивнул он.

– Так… Постой… – Мой взгляд заметался по комнате в надежде найти хоть какой-то выход из этого абсурда. – Давай я заварю чай, мы сядем и ты мне объяснишь, почему ты решил поступить именно так…

– Давай… – согласился он, выдохнув даже с каким-то облегчением.

Через несколько минут мы пили чай… Белая скатерть, сушки, клубничное варенье. Правда, предварительно мы предусмотрительно забаррикадировали обе двери: и парадную, и черный ход…