Роман Буревой - Все дороги ведут в Рим

– Я именно так и живу, – отвечал Постум. – Только так. Всю жизнь, сколько себя помню. И без условного наклонения.

– Прости, выразился неудачно.

– Нет, как раз удачно! И не будем об этом спорить.

Постум вновь посмотрел на свои ладони. Ему казалось, они до сих пор в крови. А ведь он долго мыл их под краном. И хлопья розовой пены пузырились у его ног. Аллегория власти. Все руки в крови, кровавая пена у ног. Если бы правитель въяве мог увидеть пролитую им кровь. И что? Что бы он сделал? Отказался от власти? Нет, конечно. Ведь не откажется же от неё Постум. Элий отказался. А он, Постум, – нет. Но что-то пролитая кровь должна менять. И неважно – чья это кровь, гения или человека.

Странно, когда Элий рядом, мысли Постума текут иначе. В одиночестве он бы подумал о чем-то другом. Ему вдруг показалось, что мысли о крови и власти внушил ему именно отец.

– Скоро будет война. Это ты знаешь? – Элий кивнул. – Ты будешь воевать?

– Я все время воюю.

– Доклады «Целия» сообщают, что монголы вот-вот двинутся на Готское царство. Поэтому Бенит отказывается заключить союз с Готией. Он отдаёт её монголам. А может быть, и нет. Может быть, он пошлёт пару легионов. Но я не знаю, что лучше, что хуже.

– У Готии союз с Киевом, – напомнил Философ.

– Значит, Киеву не повезло. Книва знает о предстоящей войне. Но это не имеет значения. Потому что он ничего не может сделать. Он так же беспомощен, как я.

– Ты не беспомощен.

– Да, многие ожидают, что я начну действовать и оправдаю их надежды. А я не действую. И поэтому меня ненавидят. Но на самом деле я ничего не могу. А ты что-то можешь сделать, Философ?

– Я всегда пытался сделать больше, чем мог.

– Советуешь мне поступать так же?

– Трудно тебе советовать. Ты умнее меня.

– У нас с тобой разный ум. Вероятно… Я смотрю на жизнь трезвым взглядом, в отличие от тебя и Нормы Галликан. Ты умный человек, отец. Скажи, на кого в Риме я могу опереться? Кто поддержит меня в моем выступлении против Бенита? Сенат? Он продажен и труслив – кроме нескольких человек, все усердно лижут анус Бениту. Я оберегаю этих нескольких, как могу, ежеминутно рискуя выдать себя. Но десять человек среди шестисот – это слишком мало. Есть ещё интеллектуалы: актёры вроде Марка Габиния или писатели вроде Кумия – но их слава в прошлом, и они почти что бессильны. К тому же опальные интеллектуалы рассеяны по островам или подались в Лондиний и Северную Пальмиру. Я отсылаю им деньги – те, что якобы проигрываю по ночам в алеаториуме у этого слепца, который на самом деле вовсе не слеп. Но это мелочь. Что мне делать? Как нанести удар по колоссу, которого Рим сам и создал? Как сокрушить Бенита?

Элий ожидал этого разговора. Быть может, он рисовался ему совсем в другой обстановке. Где-нибудь в тиши таблина, заваленного книгами, а не в больнице, в термах.

– Тебе нужны две вещи, Постум. Заслужить любовь столицы и любовь легионов. Когда ты вырвешь власть из рук Бенита, Рим должен поддержать тебя. И легионы тоже. У них Бенит и его люди не должны найти поддержки.

– Прекрасный план! – засмеялся Постум. – Без изъяна. Весь вопрос в том, как его осуществить.

– Он не так сложен, как кажется на первый взгляд. Ты должен показать людям, что любишь их… нет, не так – ты должен их любить. Вот в чем дело. Ценить их жизнь и их победы. Они почему-то сразу чувствуют, когда их любят, а когда играют в любовь.

– Значит, Бенит их тоже любит?

– Возможно. – Элий помолчал. – Я никогда не думал об этом…

– Я не знаю, как это сделать, – признался Постум.

– Здесь ничем не могу помочь. Я и сам никогда не пользовался любовью людей военных. В том смысле, что они никогда не признавали во мне вожака. Но в Нисибисе они готовы были умереть за меня.

– Ты расскажешь мне про Нисибис?

Элий покачал головой:

– Не сейчас. Как-нибудь в другой раз. И тут вряд ли помогут чужие рассказы. А вот про столицу я кое-что тебе могу рассказать. Ты должен унизить Бенита. Унизить так, чтобы римляне сочли себя униженными, подчиняясь этому ничтожеству. А потом ты их возвеличишь – вместе с собою.

Постум на мгновение задумался:

– А ты не так наивен, как я думал.

Пора было уже выходить из лаконика, окунуться в прохладной воде и…

Постум медлил. Что если в атрии их уже ждёт медик, чтобы сказать: «Гет умер»? Как он будет с этим жить? Как?..

Элий первый покинул парилку. Волей-неволей Постуму пришлось последовать за ним.

– У тебя есть несколько минут, Август, – сообщил медик. – Мы сделали все, что могли.

Постум судорожно вздохнул и шагнул в стеклянные двери. Ему казалось, что он входит в ледяные воды Стикса. Медики посторонились, открывая проход к кровати. Огромная голова Гета на фоне зеленой простыни казалось почти человеческой. Жёлтые глаза уже затянуло плёнкой. Постум встал на колени рядом с ложем и обнял змея. Один глаз Гета открылся.

– Меня тошнит, – простонал Гет. – И мне нельзя будет есть четыре дня. Кошмар. Я же похудею…

Постум не сразу сообразил, что Гет говорит о жизни. Так что ж, значит – не умрёт? Август поглядел на стоящего рядом медика, и тот едва приметно кивнул и улыбнулся.

– Конечно, похудеешь! – Постум смеялся, а из глаз его текли слезы. – Ничего страшного. Тунику ты не носишь, новое платье шить не придётся.

Все вокруг тоже стали смеяться. Кто громко, кто тихонько – в кулак.

– Когда я могу перевезти его на Палатин? – спросил император, поднимаясь.

– Завтра к вечеру, не раньше, – отвечал медик. – Он, разумеется, змей-гений и очень живуч. Но все же…

– Значит, завтра. Я без него не могу долго обходиться.

Крот и Гепом остались охранять своего приятеля, а Постум с отцом должен был вернуться на Палатин. Уже садясь в машину, вспомнили о Маргарите. Где же она? Кинулись искать. Девушка спала в малом атрии, свернувшись клубочком на диване. Её не стали будить. Квинт на руках перенёс её в машину. Постум уже почти не злился на неё.

«Вчера на улицах Города вновь появились отвратительные листовки с посланием Нормы Галликан. Все честные римляне возмущены».

Маргарита проснулась и сразу вспомнила вчерашнее. Гет погиб из-за неё. Император её ненавидит. И все ненавидят и презирают. И она себя ненавидит. Она потрогала дверь. Все забыли о ней. Как хорошо! Пусть не вспоминают подольше. Пусть никто не приходит. И тут она услышала, как открывают замок. Явилась смуглая красотка Туллия с подносом. Маргарита невольно заглянула в соседнюю комнату. Прежде, когда открывалась дверь, непременно высовывалась голова Гета. Сейчас там никого не было.

Маргарита невольно сжалась. Не знала, что и сказать.