Сергей Савелов - Я в моей голове 4

— Пора собираться, — предложила Гуля через некоторое время, — мама должна на обед прийти, — пояснила мне. — Тебе надо переодеваться? — побеспокоилась.

— Я же не девочка, — ответил с улыбкой и легко поднялся.

— Ты с нами? — спросила она у сестренки.

Та с подозрением и надеждой взглянула на меня, затрудняясь с ответом.

— Мы мороженое пойдем есть и в храм зайдем потом, — заинтриговал я соблазняя.

— А девчонкам можно с нами? — взглянула Дилька на насторожившихся подружек.

Я заметил, что кто — то ущипнул ее сзади, напомнив про них. По — видимому, девчонкам в летние каникулы было все равно, как время проводить, а тут такое событие…!

— Можно, конечно, — улыбнулась Гуля, — только пусть косынки захватят, — напомнила и взглянула на меня.

— Новую песню придумал для нашего церковного хора? — поинтересовалась она по дороге.

— Тосковал по тебе, вспоминал, как мы ходили к попу. Настроение, подходящее было и придумал. Только перед возвращением вспомнил и досочинил текст. Думал, что захочешь покланяться и помолиться за наше поступление, — пояснил я с улыбкой.

— Это хорошо! — обрадовалась она. — Только почему к попу? Отец Стефан не понравился тебе? — заглянула в лицо.

— Почему? — в свою очередь удивился я, — он нормальный мужик и хороший человек, судя по отзывам, — прислушался к себе. — Просто не доверяю попам. Пользуются человеческими слабостями и этим живут.

Гуля молча шла рядом, обдумывая мои слова.

Купил в киоске на рынке всем по три порции мороженого, большинство шоколадные трубочки за двадцать восемь копеек, обсыпанные ореховой крошкой, так как сам соскучился по этому лакомству и для того, чтобы Дилькины подруги потом не упрекали меня в жадности и не давать повод для драк. В Ленинграде такого мороженного не встречал. Продавались похожие на палочке, но вкус был совсем другой.

Пока шли до церкви, все умяли.

В храме отца Стефана не оказалось, а хористки встретили меня с улыбками в этот раз и сразу отправили какую — то девушку помоложе за настоятелем. И здесь дедовщина! Или бабовщина, — отметил, сдерживая улыбку.

Дожидаться попа не стал, а сообщил о новой песне и исполнил «Радость моя», которую в будущем будет петь Жанна Бичевская и, созданную на слова иеромонаха Романа.

Радость моя, наступает пора покаянная,

Радость моя, запожарилась осень вокруг.

Нет ничего на земле постоянного,

Радость моя, мой единственный друг.

Затосковали деревья бесправные,

В ризах, растерзанных гибели ждут.

Лишь золотые Кресты Православные,

Радость моя, нас в бессмертье зовут.

Радость моя, эта суетность грешная

Даже на паперть швыряет листы.

Но возжелали покоя нездешнего

Белые Церкви, Святые Кресты.

Их не прельщают купюры фальшивые,

Не привлекает поток золотой,

Нужно ли Вам это золото лживое,

Вам, лобызающим вечный покой?!

Все немногочисленные посетители храма замерли, вслушиваясь в слова, а под сводами церкви билось эхо моего голоса. Классная акустика здесь! — мысленно отметил я в очередной раз.

Старшая среди хористок засуетилась, достала тетрадь с псалмами и попросила надиктовать слова. Потом вместе с ней повторили песню. Некоторые женщины подпевали, заглядывая в тетрадь. Стефан появился, когда женщины заканчивали песню уже без меня. Судя по всему, и эта песня им понравилась.

Заметив батюшку, с умилением слушавшего хор, подошел и поздоровался.

— Здравствуй, Сережа, здравствуй дорогой. Значит не забываешь нас? Тянет в церковь? — с доброй улыбкой он обратился ко мне.

— Увы, нет, — смутился я почему — то, — песню вспомнил и решил отдать вашему хору.

— Ничего, ничего, — успокаивающе заговорил он, — значит не пришло еще время. Душа у тебя праведная, чувствует где есть правда.

Заблуждаешься отец, грешен я, — подумал я и вновь смутился. Растерянно покосился на Гульку. За ней испуганной стайкой с непривычно серьезными личиками столпились девчата в платках.

— Ты снова в сопровождении, — пошутил старик, заметив мой взгляд.

— В этот раз я сам их привел, — признался я, — но нам надо уже идти. Ваши женщины изучили песню и моего вмешательства больше требуется.

— Благословляю, — кивнул настоятель головой и перекрестил нас. — Приходите еще.

— Хорошо. Всего вам доброго, — попрощался я по — светски.

Почему — то из чувства противоречия мне не хотелось в беседе со священнослужителем использовать религиозные слова и обороты.

У меня есть еще пара — тройка песен для Аркадьевича и одна для Севы из областного центра. Обещал в свое время Князю, — размышлял я, провожая девчонок. Что — то они притихли после храма. Когда шли туда веселые были, шумные, говорливые, а сейчас идут и только вполголоса переговариваются. Так посещение церкви повлияло на девчонок?

Гулька идет молча рядом, видит, что я задумался и не мешает. Повернулся к ней:

— Чего молчишь?

— Ты же о чем — то думаешь, — подтвердила.

— В Москву не хочу ехать, — признался, — но надо. Деньги нам в Ленинграде пригодятся.

— Могу составить тебе компанию, — предложила она тихо, да и Дилька запросится, — предположила.

— Поехали, — согласился я. — Только не знаю еще, когда. Надо с пацанами встретиться.

— Когда в Ленинград поедем? — поинтересовалась подружка.

— Думаю в начале июля, приедем утром и в тот же день документы подадим. Решила куда? До этого времени надо медкомиссию пройти и справку 086 сделать.

— С мамой сегодня посоветуюсь и решу. А на медицинскую комиссию завтра пойдем?

Молча кивнул головой. Документы из местной поликлиники я по отъезду не забирал, поэтому справку для поступления в учебное заведение буду делать здесь.

Пацаны.

Ближе к вечеру встретился в поселке с ребятами. Пацаны обрадовались. Среди них заметил Камиля и несколько малознакомых лиц.

Хруль, который был среди ребят, вопросительно вскинул голову. Я молча кивнул головой, а позже попросил оставить ключ от квартиры с утра.

Пацаны, как всегда вывалили кучу новостей про их жизнь в поселке и о наших знакомых. Это меня мало касалось, а вот новости от Стаса оказались интересными и заставили задуматься. В сборе икон возникли трудности, так как все ближайшие доступные места ребята прочесали и нужно было уезжать от города все дальше, а полностью пустых от жителей деревень, таких как в стороне Душкина не оставалось или они не знали их местонахождения. Не было и богатых на иконы заброшенных церквей. Вероятно, при закрытии властями деревенских храмов жители растаскивали церковную утварь по домам. Деревенским пацанам было проще, так как они, не стесняясь соседей лазили по брошенным домам, а нашим стоило сунуться в такой дом, как пришел мужик и поинтересовался их интересом к развалюхе.