Елена Ершова - Рубедо [СИ]

Окончание потонуло в поднявшемся гвалте.

Турульцы запереглядывались, зароптали, нервно застучали по столу пальцами. А Медши выпрямился напротив Генриха и сквозь зубы процедил:

— Это ведь две трети территории!

— Вашей территории, прошу заметить, — парировал Генрих. — Авьен не потеряет и половины.

— Бонна и Далма присоединены к Туруле договором двадцатилетней давности, наши промышленники давно уже осваивают эти территории, не говоря уже о сельском хозяйстве…

— Развивайте свое, — сухо ответил Генрих.

— Это потребует вложений.

— И немалых, господа.

— И где их брать?!

— Извольте! Моя казна готова дать взаймы. С возвратом, конечно. Как вы понимаете, после отделения от Авьена о безвозвратной сумме не может идти и речи.

— Но это повлечет за собой экономический коллапс! — кто-то из парламентариев схватился за сердце, и лакеи тотчас поднесли холодную воду в графине.

— В таком случае, вот вам сутки на размышление, — сказал Генрих, поднимаясь. — Суверенитет Турулы и заодно всех сопредельных королевств со всеми вытекающими из этого последствиями. Или же сохраняете статус-кво в составе конституционной монархии под моим временным руководством. И в этом случае гарантирую вам экономическую поддержку и безопасность границ, всеобщий мир и благоденствие. А теперь прошу откланяться.

Он вышел, оставив на столе бумагу с обугленным отпечатком его ладони. И, хотя речь была подготовлена ранее, эта встреча вымотала до рези в висках.

Широким шагом войдя в покои, Генрих рванул ворот парадного мундира.

— Андраш! — крикнул он. — Седлай коней! Мы отправляемся на прогулку!

— Так точно, ваше высочество! — откликнулся всегда готовый адъютант, но, не успел уйти, как за дверями послышался шум, возня, надменные крики и в покои ворвался запыхавшийся Медши.

— Ваше высочество!

Генрих повернулся, болезненно хмуря брови. Лицо графа побагровело: Медши едва сдерживал негодование, и, приблизившись, раздраженно заявил:

— Я полагал, вы в гостях у турульской короны, ваше высочество. Так не было нужды обыскивать меня на входе!

Генрих позволил себе улыбнуться и ответил:

— Не стоит беспокоиться, граф. Вас обыскивали потомки славных авьенских кровей, и ваша честь не пострадала. Вы желаете сказать мне что-то еще?

Медши озлобленно глянул на невозмутимого Андраша.

— Этот разговор не для посторонних ушей.

— Пустое! Андраш — мой поверенный. К тому же, из Агары. Кстати, благодарю агарских виноделов, эти напитки божественны. Но говорите скорее, граф. Я утомлен и желал бы проветрить голову.

— Я только хотел напомнить, ваше высочество, — процедил Медши, — о том, что мы обсуждали ранее, еще по моему приезду в Авьен.

— Я помню, — холодно ответил Генрих и принял из рук Андраша прогулочный сюртук. — Но вам не кажется, граф, что ситуация переменилась?

— Турула не желает терять вверенные ей земли Далмийской и Боннийской корон!

— А Авьен не желает терять корону Турулы.

— Мы предлагали вам Турульские земли!

— А я взял все земли Империи, — в тон ответил Генрих, выправив плечи, и позволяя Андрашу застегнуть латунные пуговицы. — Торговля в условиях эпидемии беспочвенна и опасна, граф. Взвесьте все. Подумайте. В конце концов, вы можете не быть авьенцем, а турульцем, долмийцем или равийцем по национальности. Но все мы — граждане Священной Империи. Единство — вот наша сила. Так победим.

Кивнув остолбеневшему турульцу, Генрих вышел через боковой холл и в сопровождении Андраша спустился в сад.

Вечерняя свежесть охладила пылающую голову, вдохнула в грудь легкость, изгладила из мыслей все страхи. Именно теперь, решившись на столь отчаянный шаг, Генрих почувствовал себя совершенно свободным — от прошлого, от лживых обещаний, от шантажистов и заговорщиков. Он знал: лишиться земель и поддержки Авьена для Турулы — самоубийство, и это знание придавало невиданной прежде уверенности.

— А завтра, Андраш, — говорил Генрих, шагая по аллеям и с радостью ощущая поддержку верного адъютанта, — мы отправимся в Агар. Я давно хотел навестить твою семью, и моя признательность за верную службу, возможно, будет своевременной для твоей матушки.

— Благодарю вас, ваше высочество, — ответно улыбался Андраш. — Надеюсь, матушка в добром здравии. Я много рассказывал о вас в письмах — и только хорошее! Матушка будет счастлива воочию увидеть Спасителя! Благословите ее?

— Всенепременно, — легко отозвался Генрих и сощурился на свет фонарей.

Скоро возле них будут кружить мотыльки: глупые, всегда обжигали крылья и падали в холодную тьму, в которую едва не сорвался сам Генрих. Вот только бы понять, как использовать эликсир, который подарит каждому выздоровление.

Задумавшись, рассеянно смахнул с плеча упавший прошлогодний листок.

В фонарном свете блеснул над изгородью серебряный пятак.

Блеснул — и вспыхнул молнией.

Генрих успел только инстинктивно отклониться вправо, и будто в замедленном зоотропе увидел, как бросается ему наперерез Андраш — и с грохотом серебро входит ему в мундир. И рвется ткань, выталкивая сквозь круглую прореху что-то текучее, густое, темное…

Генрих с размаху опустился на колени, схватив горячими ладонями белеющее лицо адъютанта, и слышал только, как дыхание рвано выходит у него из горла, и не понимал, что за спиной грохочут выстрелы и гравий измалывают чужие сапоги — это на помощь бежали гвардейцы, и кто-то надсадно кричал в пустоту:

— Покушение! На его высочество покушение!

Будайский Парламент. Затем госпиталь.

Генрих так и не запомнил момента, когда полыхнул пламенем.

Очнулся лишь от саднящей боли и гула огня, валом катящегося по аллее. Самшитовая изгородь за миг превратилась в пепел. Падуб обуглился. Песок стал стеклом. Огонь оплавил подошвы сапог гвардейцев и опалил волосы Андраша.

Но Андраш все еще дышал. И все еще был в сознании.

Генриху было странно, что сперва поднимали его самого, а только потом — раненого адъютанта. И он требовал, чтобы Андраша доставили в госпиталь — скорее! Птицей! Должен жить!

Сам прятал от медиков обожженные руки — не до того.

— Узнать, кто стрелял, — чеканил Генрих, возвращаясь в реальность рывками, через обложившую голову мигрень.

— Должно быть, националисты, ваше высочество, — белея, отвечал граф Медши.

— Как допустили?!

Его колотило крупной дрожью. Боль стала ощутимой, волдыри вздувались и лопались, ногти превратились в черные угольки.

Генрих перехватил взгляд Медши — в глазах графа стоял ужас пополам с отвращением, — и быстро спрятал руки за спину.

— Схватим террориста — и я сделаю все возможное, чтобы узнать, кто послал его, — пообещал Генрих.