Елена Ершова - Рубедо [СИ]

— Сдавайтесь! — срывая горло, кричали офицеры. — Огонь!

Пригибая голову, Марго засеменила вдоль стен. Пули чиркали по кирпичу над ее головой. Сыпалась на шляпу каменная крошка. Успеть бы до того угла! Там до фонарного столба. А от него до чумной колонны десять шагов.

Не оборачиваясь, зайцем рванула вперед.

Со стороны истошно заорали:

— Куда? Куда?! Ложись!

Марго не споткнулась — просто, повинуясь инстинкту, распласталась по мостовой.

Огненный град яростно обрушился с неба. Дым щипал ноздри и разъедал глаза. Пахло порохом и кровью. Кто-то хрипел, елозя шпорами по взмыленной земле.

Приоткрыв правый глаз — левый запорошило пылью, — Марго различила умирающего солдата: шинель чернела на глазах, пальцы дергались в агонии. Вот последняя судорога выгнула тело. Вот — вздрогнул и застыл. Голубые глаза — глаза Родиона, — в немом вопросе уставились на Марго — «за что?»

Она прикусила пальцы.

Этого ли хотел ее мальчик? О такой революции мечтал? Чахотка пожрала его раньше, чем восстание. И — в смятении подумала Марго, — так, верно, было лучше для всех них.

Оцепенение нахлынуло — и прошло, хотя и чудилось, будто длилось вечность.

Гвардейцы отступали.

Бунтовщики текли с баррикады черным потоком.

Поднявшись на четвереньки, Марго быстро, по-обезьяньи, бросилась к мертвому солдату — его пальцы влипли в рукоять, и Марго давилась молчаливыми слезами, с ненавистью отрывая один за другим. Вот — револьвер скользнул в ее ладонь. Руки стали липкими от крови. Стараясь дышать ртом, Марго отползла в ближайшую подворотню и там застыла, боясь пошевелиться и прижимая револьвер к груди.

Мятежники шагали мимо, неся над головами знамена с паучьими крестами.

Возобновилась яростная барабанная дробь.

Тоскливо взревели трубы.

Бой!

Смерть!

— Смерть Эттингенам! — вой поднимался и звенел над Петерплацем.

В стороне раздавалась беспорядочная пальба.

И там — в ядовитом дыму и вспышках от выстрелов, облаченный в пламя и кровь, и не боясь ни выстрелов, ни крови, во мраке распахнутых кафедральных врат, а, может, это только почудилось Марго, — появился епископ Дьюла.

Она зажмурилась, перестав дышать.

В ушах сквозь обложившую голову вату колотился пульс.

Марго не вынесет этой встречи. Как бы она ни храбрилась — она не выдержит встречи с епископом лицом к лицу. Его движения насекомого и тяжелый мерцающий взгляд вызывали в теле безотчетную дрожь. Марго — лишь мотылек, запутавшийся в собственной жизни как в паутине. И уж точно не желала встречи с пауком.

Тихонько выдохнув, Марго расслабила плечи. Сдернув бесполезную шляпу, заглянула за угол — никого.

С баррикад отстреливались оставшиеся там мятежники. Гвардейцы штурмовали их с тыла. Но основная толпа потянулась к Ротбургу. Есть ли среди них черт в сутане?

Облизав пересохшие губы, Марго проверила револьвер — два заряда. Достаточно, чтобы постоять за себя.

Поднявшись на дрожащие ноги, Марго зашагала к дворцу.

День близился к закату. Небо пламенело.

На площади перед Ротбургом выстрелы раздавались с трех сторон.

— Сдавайтесь! Правительство низложено! Присягните на верность новому канцлеру! — хрипел усиленный рупором голос главаря.

Марго не видела его: только черные шинели, только грязно-белые повязки с крестами. Она не видела Уэнрайта: с ними ли доктор? Жив ли? Зато видела патрульных полицейских, пришедших на подмогу, и видела пушки у запертых ворот — за ними белели неприступные стены Ротбурга. Верхние окна истекали холодным золотом. Там ли Генрих? Видит ли он, что происходит под его окнами? А если видит — почему медлит?

— Назад! — предупреждающе раздавалось со стороны императорской гвардии.

— Гражданам Авьена приказываем бросить оружие и разойтись!

— Смерть мятежникам! — орали горожане, возбужденные боем и вовсе не собирающиеся расходиться. — Вива Спасителю! Авьен будет стоять вечно!

И никто не понял, кто начал стрелять первым.

Орудия загрохотали наперебой.

Марго прянула назад. Ее оттолкнули прущие сзади мужчины. Люди кричали. Пули с визгом ввинчивались в кирпичную кладку и булыжники мостовой. Марго зажала ладонями уши, чтобы не слышать этого грохота, этих криков и влажных хлопков, с которыми из ран начинала хлестать кровь.

Два потока — пестрый добровольцев и черный мятежников, — втекли один в другой, вспучились гневом и схлестнулись в схватке.

Полетели камни. Со свистом рассекали воздух доски и топоры. Влажно хрустели изуродованные суставы. Яростные крики слились с криками агонии, а голосов гвардейцев и вовсе не было слышно.

Ошеломленным взглядом Марго шарила по толпе — взмыленной, ревущей, пьяной от крови. Это, верно, vivum fluidum проснулся в их жилах. Это он, он толкал на безумие! Это — гниль в легких чахоточных больных. Это — черные шинели анархистов. Это рука, вращающая механизм, что заводит пустые сердца и распределяет человеческие судьбы.

Где же ты, Спаситель?! Ты ведь хотел остановить механизм! Ты ведь обещал! И я — думала Марго, — пришла помочь сдержать обещание.

Дважды грянули залпы.

Над площадью взметнулась и повисла черная простыня.

Марго закашлялась, царапая горло ногтями.

Кашляли в дыму отрезвевшие люди.

— Остановитесь! Будьте благоразумны! — надрывались гвардейские офицеры.

Навершие ворот — Холь-птица с распростертыми крылами, — сияло над пеплом и дымом. Вот — пришло время жатвы.

Марго оттерла слезящиеся глаза.

Несколько десятков трупов усеивали мостовую. Камни почернели от крови и копоти. И еще живые бунтовщики, распластавшись по земле, ворочались под возобновившимся градом пуль.

Показалось — в пелене метнулась алая сутана.

А там — правда или нет? — в тени шевельнулась знакомая фигура в полицейском мундире.

Марго подобралась, вмиг вспомнив о револьвере, и выставила дрожащее дуло.

— Стойте! Прекратите смертоубийство! Прекратить огонь!

Орудия умолкли будто по команде.

Марго обернулась на голос и обомлела.

Он всегда был здесь: не прятался в кабинетах Ротбурга, не красовался в парадном костюме с балкона — Генрих шел через толпу. В расстегнутой солдатской шинели, с брызгами крови на выпущенной рубахе, с голыми руками, обезображенными шрамами и сочащимися искрами как сукровицей.

— Это говорю вам я! — продолжал он. — Я! Я! Спаситель Священной империи! — Генрих оглядывал каждого, словно из каждого вытаскивал душу, и Марго видела, как в смятении опускают лица собравшиеся люди. — Черная хворь vivum fluidum говорит в вас! Не замечая того, вы приблизили момент ее пробуждения! Но пролитая кровь ничего не изменит! Это я несу божественный огонь! Я рожден, чтобы спасти вас! Я нашел эликсир жизни! Потому слушайте меня…