Евгений Токтаев - Скованный Прометей

— Великий хшаятийя хшаятийянам, да продлит Светозарный дни его, обеспокоен деяниями Македонянина. Тот заметно усилился за последние годы. Он хочет прибрать к рукам земли у проливов. Это тревожит нас. Великий хшаятийя повелел мне воспрепятствовать этому.

Аполлодор кивнул. Теперь он всё понял.

— Я полагаю, что вам, граждане афинские, будет вдвойне приятнее исполнить волю великого хшаятийи, — улыбнулся Арсит.

"Исполнить волю… Ну ладно, ты, Аполлодор — наёмник, но Харес-то — стратег. Да, он многократно командовал наёмниками, но сейчас занимает государственную должность, начальствует над флотом. Исполнить волю великого хшаятийи, царя царей…"

— Ты, Аполлодор, получишь деньги, корабли Хареса, и всё необходимое, — продолжал сатрап, — посули своим людям щедрую награду и жди её сам, если Филипп отступит от стен Перинфа.

Он замолчал. Харес продолжал смотреть на Аполлодора набычившись, будто обижен на что-то. На недобрые слова, когда-то сказанные. Или ещё не сказанные.

Аполлодор негромко кашлянул. Иметь дело с этим корыстолюбцем, не чуравшимся подлости? То ещё удовольствие.

— Позволь сказать, господин.

— Говори, — кивнул Арсит.

— С исполнением повеления великого царя могут быть… Некоторые… небольшие сложности…

— Какие?

— Едва ли мы сможем высадиться в порту Византия. Придётся высаживаться за пределами города, и, возможно, с ходу вступить в бой с македонянами.

— Почему нельзя высадиться в порту? — нахмурился сатрап.

— Видишь ли… При всём уважении к достойнейшему сыну Теохара… — Аполлодор покосился в сторону Хареса и снова смущённо кашлянул, — его репутация и отношения с жителями Византия…

— Ни слова больше! — отрезал сатрап, — ни меня, ни тем более великого хшаятийю не интересует, как вы будете исполнять его волю.

— Воля царя царей будет исполнена, мой господин, — поспешил поклонился Аполлодор.

Он снова взглянул на Хареса. Выражение лица наварха не изменилось. Всё та же вечно злобная маска.

— Ступай, — коротким взмахом руки отпустил афинянина Арсит, — и да благословит тебя Светозарный Митра.

Перинф

Последние три стадии в гору Филонид пробежал куда как медленнее, нежели предыдущие шестьсот. Можно сказать — шагом прошёл. До цели рукой подать. Пора, наконец, перевести дух. Шутка ли — он пустился в путь ещё до того, как Эос простёрла над горизонтом свои розовые персты, и прибыл на место прежде, чем колесница Гелиоса достигла зенита. Мало кто из смертных на такое способен кроме него, Филонида, сына Зота, знаменитого тем, что за день смог добежать от Сикиона до Элиды.

Поистине, критянин Филонид был человеком выдающимся, сам себя таким без ложной скромности признавал и считал, что достоин получать за свои услуги самую щедрую плату. Оценить его способности по достоинству, по мнению критянина, могли лишь двое — великий царь, царь царей Артаксеркс или Филипп Македонский. Служить персам Филонид не очень-то желал, потому служил Филиппу, о чём никогда не сожалел. Македонянин охотно привечал иноземцев, привлекал щедростью и даже иной раз возвышал над соотечественниками. Разумеется, если иноземцы были полезны и верны.

Взобравшись на вершину очередного холма, как выяснилось, последнего на пути, критянин остановился. До цели осталось всего ничего, самое время принять вид, приличествующий для явления под царские очи. Филонид бежал голым, если не считать за одежду скатанную и обёрнутую вокруг пояса эксомиду. В таком состоянии она, разумеется, срам не скрывала, но критянина это совершенно не заботило. Зато так бежать ловчее. Сандалиями Филонид тоже пренебрегал. Собственные ступни надёжнее.

Критянин снял висевший за спиной небольшой полупустой мех с водой. Отпил, прополоскал рот. Развязал, и надел эксомиду.

Перед ним лежала прибрежная долина, заросшая дикой фисташкой. В восточной её части громоздились скалы. Известняковая гора тянулась в море треугольным мысом. Крутые склоны прирастали зубчатыми крепостными стенами, выше которых террасами располагались городские кварталы. От подножия до самой верхней точки — сто локтей.

Над Перинфом плыл густой чёрный дым. Под стенами разлеглась здоровенная черепаха, вокруг которой суетились муравьи.

Филонида боги и зрением не обделили. Приставив ладонь ко лбу козырьком, он разглядел, как в этот самый момент прямо над "черепахой" из-за стены высунулась длинная балка, на конце которой висел дымящийся котёл. Из бойниц третьего этажа башенки, установленной в центре крыши "черепахи", по защитникам города ударили стрелы. Со второго этажа им вторили эвтитоны. Плечи двух стреломётов резко распрямились и с громкими шлепками врезались в кожаные мешки-ограничители, туго набитых шерстью. Большие стрелы, с дротик размером каждая, вышибли каменную крошку из крепостного зубца.

Таких подробностей критянин, конечно, уже не мог разглядеть, но домыслить их труда не составило. Нечто подобное там если и не происходило, то должно было происходить.

Балка, однако, не замедлила своего движения.

Из-под здоровенного навеса доносилось ритмичное уханье. Три десятка человек, обливаясь потом, канатами раскачивали взад-вперёд здоровенное бревно с массивным железным наконечником, отчего вся "черепаха" вздрагивала, скрипела и покачивалась.

— Плохо… — бормотал себе под нос человек в широкополой шляпе, чёрном хитоне и потёртом кожаном фартуке. Он наблюдал за процессом, стоя чуть в стороне и запустив пятерню в давно нечёсанную густую бороду.

— Чего ты говоришь, Полиид? — окликнул его чернобородый воин в высоком фракийском шлеме и льняном панцире, усиленном несколькими железными пластинками. На самой большой круглой пластине, укреплённой посреди груди, чеканщик изобразил шестнадцатилучевую звезду Аргеадов.

— Скверно, Антигон, — ответил Полиид-фессалиец, главный царский механик, — бьёт не в одну точку. Так мы тут долго провозимся.

— Не бери в голову! Первый раз что ли? — отмахнулся гетайр, начальник обслуги "черепахи". Он задрал голову и крикнул в башенку, — ну что там?

— Заводят! — ответили из башенки, — сейчас!

— Воду лей!

В башенке находились чаны с водой и песком. Воины вытащили наружу два деревянных долблёных желоба и по ним полилась вода на кожи, которыми была обита крыша "черепахи". Меры предосторожности не остались безнаказанными. Воин, державший один из желобов, захрипел и выпустил водосток, вцепился руками в стрелу, пробившую ему горло. Других оперённая смерть заставила спрятаться.

Балка с котлом остановилась над крышей. Верёвки натянулись, котёл накренился и через край вниз полилось кипящее масло. Кожи задымились, зашипели. Со стены полетели стрелы с зажжённой паклей.