Петр Иванов - Солдат… не спрашивай!

Помимо простоты конструкции, существенно удешевлявшей массовое производство, новый ружейный замок имел и еще одно важное достоинство, теперь можно было вести огонь и под проливным дождем, а для России с ее климатом такое свойство отнюдь не лишнее. Был и другой положительный момент, который сразу оценили по достоинству все строевые офицеры, с новой системой любые осечки однозначно относятся за счет качества боеприпасов и понятное дело взыскивать за них с солдат и командиров, как было раньше с кремнями, уже никто не будет. А то как нередко получалось… положим вышло много осечек и задержек при показательной стрельбе, так сразу следуют оргвыводы: солдатам палки, унтеру в морду, обер-офицер останется без отпуска и повышения в чине, а полковника ждет неприятное объяснение с проверяющими. Другое дело сами винтовки: одна только целесообразность массового применения в бою столь специфического оружия, вызывала такие жаркие дебаты в бывшем княжеском особняке на Тверской, где разместилась "секретная комиссия", что однажды спорщики чуть не сошлись в драке как торговки на рынке. Противники нарезного оружия, исходя из опыта предыдущих войн считали, что увеличение числа стрелков, неизбежное при массовом введении винтовок, автоматически уменьшает число бойцов в штыковой схватке. Было тогда такое расхожее мнение, что солдат надеющийся на свою пулю неохотно будет сходиться в штыки, предпочитая уклонятся от ближнего боя и тем самым войска лишатся важного тактического элемента. Московский народ на улице только головами качал слыша крики из окон и сокрушался, а набожные купчихи испуганно крестились: "Вишь эдак служивые надрались! Эк загибают, то и гляди от матерной брани стены то рухнут?". Знали бы тогда москвичи, что решается за стенами старого особняка судьба их родного города, может быть и отнеслись бы по-другому, может почтенные купцы, юркие приказчики и прочая публика помогли бы штабс-капитану Денисову убедить наиболее упертых "штыкоманов". Ведь если разобраться, то вопрос стоял ребром: или у российской императорской армии будет 10–15 полков вооруженных винтовками, и тогда за Неманом произойдет примерно тоже, что случилось в 1854 году на Альме. Или все останется по старому и тогда, без вариантов: "Шумел, горел пожар московский. Дым расстилался по реке. На высоте стены кремлевской. Стоял Он в сером сюртуке."

Все окончательно решила первая же демонстрация нового оружия, проведенная в присутствии его императорского величества. Царь прибыл на масленицу в первопрестольную, приехав как раз перед самым праздником по первому санному пути, зима 1809–1810 года выдалась на редкость теплой, и до середины января снег то выпадал, то снова таял, обнажая землю. Слякоть стояла неимоверная, мороза ждали как избавления от такой невиданной напасти. Император Александр Первый со свитой посетил в столице, все что полагалось по протоколу, а затем отбыл на охоту и маршрут царского поезда "совершенно случайно", по воле временщика прошел как раз через тайный полигон, на такие фокусы Алексей Андреевич был мастак… Когда надо было, у него и морские яхты по мелководным рекам плавали и целые бутафорские города возникали за ночь на пустом месте.

Довелось нашему современнику и познакомиться с "первым человеком" в империи. Аракчеев лично занимался подготовкой "показухи" и вникал во все вопросы, поэтому без "аудиенции" у него не обошлось.

– Это что за морда разбойничья? Как можно государю таких нижних чинов представлять?! – сразу же возмутился временщик, и потребовал заменить главного "демонстратора".

Доля истины в таком замечании безусловно была, за столько лет в шкуре нижнего чина Александр так и не обрел вид "лихой и придурковатый", и не научился "есть глазами начальство". Пробовал он неоднократно, но не дано ему, плохой актер по природе, выходило у него или "лихой", или "дурак", но ни как не требуемая комбинация того и другого.

Пришлось штабс-капитану Денисову объяснять военному министру, что данного конкретного солдата готовили для войны, для боевых действий, а не для дворцового караула. Хоть и считается, и даже до ХХ-го века дожил лозунг "хорош в строю – силен в бою", но на практике у легкой пехоты обстоит все с точностью до наоборот.

– Ересь… Штучки потемкинские… – зло огрызнулся Аракчеев и чуть ли не в лице изменился, видно было, что только присутствие других членов комиссии мешает ему устроить разнос, – Распустились егеря, верно замечено – война войско портит. Испрошу я у Александра Павловича шефа для вас строгого, пусть подтянет полк.

– Извольте стрелять сами! Вахлака вашего до государя я не допущу. – сгоряча принял было решение Аракчеев, но вскоре пришлось все же ему от этого поспешного шага отказаться.

– Я ведь могу и промахнуться, ваше высокопревосходительство… – тихим голосом, но твердо и своевременно напомнил штабс-капитан об одном весьма существенном обстоятельстве.

Александру, бывшему свидетелем перепалки, только и осталось, что оценить смелость начальника, рискнувшего перечить всемогущему временщику, не каждый на такое способен, 90 % бы беспрекословно "взяли под козырек" и кинулись выполнять. Тем более, хоть Иван Федорович и штабной офицер, и его дело стрелки на картах рисовать, но в идеальных условиях полигона он с поставленной задачей бы управился. В который раз штабс-капитан Сашку спасает, под горячую руку Аракчеев запросто мог бы отправить "виноватого" нижнего чина куда-нибудь на Камчатку пасти медведей. Нрав у царского любимца крутой, а полномочий ему дали хоть не отбавляй, для людей в погонах временщик даже выше самого императора стоит.

– Черт с вами мерзавцами… но смотрите, испортите дело, так закатаю куда Макар телят не гонял к такой-то матери!

Этим в итоге и закончилось короткое "свидание", Алексей Андреевич Аракчеев поморщился, рукой махнул и пошел осматривать стрельбище на предмет покраски травы и прочих чрезвычайно важных вещей. Далее непосредственной подготовкой к мероприятию занимался уже вице-директор артиллерийского департамента военного министерства.

В отличие от своего босса, заместитель производил куда как более благоприятное впечатление. Что бы там не говорили про великого администратора Аракчеева, но в ХХ-ом веке он бы вряд ли ушел дальше прапорщика, слишком уж специфические приемы работы с людьми практиковал Алексей Андреевич.

Генерал-лейтенант Гогель Иван Григорьевич – тот тип, что в России называют "умным немцем", даже чисто внешне он заметно выигрывает по сравнению с Аракчеевым, тот уж как художники придворные не старались, а неизменно на портретах выходил граф "сапог сапогом". Со штабс-капитаном они оба как то сразу нашли общий язык, различие в чинах преградой не стало. Сказалась принадлежность и того и другого к тому тонкому слою в российской императорской армии, что зовется в просторечии "военной наукой". Другой уровень восприятия реальности и другой подход, хоть и общались меж собой "академики" на французском и частично на немецком, но по отдельным репликам на "родном православном" Александр сообразил, что в массовые французские винтовки из отечественных специалистов никто всерьез не верит. Профессионалам известно реальное состояние дел с ручным оружием, как у Бонапарта, так и во всем остальном цивилизованном мире. Складывалось впечатление, что в "приятном заблуждении" относительно истинных причин разгрома российского воинства в 1807-ом году пребывают лишь император, его верный ставленник, да так называемая "патриотическая общественность" из петербургских и московских салонов, ласково упомянутые Гогелем как nos idiots russes.