Михаил Ланцов - Западная война

Эти две парочки познакомились случайно и совершенно дурацким образом. Под конец Русско — Японской войны. В одном из домов Кореи. Норико по какой — то причине знала часть условно — русской агентуры и, в частности, Изабеллу. Та ведь и японским языком владела, и в Японии бывала, будучи завербованной еще до войны. В конце концов, красивая девушка европейской внешности в Японии на виду, такую не спрятать. Да и племянница известного генерала — тоже фигура видная.

Вот они и «раскорячились» в одном из особняков Кореи, наставив друг на друга свои пистолеты. Норико на Изабеллу. Петр на Норико. Александр на Петра. А Изабелла на Александра. Общение получилось сложным. Но очень ярким и запоминающимся. И вот, год спустя, они вновь пересеклись. В этот раз уже в Летнем саду Санкт — Петербурга. Блок вернулся домой, а Петр отправился к новому месту службы. Супруги же последовали за ними. Так и начали общаться, а потом и дружить. Семьями.

Изабелла же пристроилась в Имперскую контрразведку трудиться. Имея за плечами неплохой опыт собственной работы резидентом, своих было довольно легко охотится на своих бывших коллег. Да и авантюрный характер сказывался, из — за чего она проявляла чудеса изобретательности. Вот, с войсками и выступила вперед, чтобы быть поближе к мужу. Тут то ее и подстрелили. Пуля прошла ногу на вылет, не задев ни кость, ни артерию. Повезло. Но на какое — то время она капитан Имперской контрразведки была вынуждена вот так сидеть в лазарете и бездействовать.

— Стреляют… — тихо произнесла она, прислушиваясь. — Размеренно стреляют. На штурм еще не пошли? Просто обрабатывают выявленные цели?

— Завтра с утра должны начать.

— Ты уж не лезь на рожон.

— Без тебя?

— Без меня, — вяло улыбнувшись, ответила супруга.

— Ты знаешь, у меня работа тихая. Под пулями бегать не нужно.

— У меня тоже, — кивнул на ногу, возразила она.

— Мне тут шепнули, что тот немец не зря в тебя стрелял. Ты там что — то интересное нашла.

— Что там может быть интересного? — Отмахнулась Изабелла. — Просто перепуганный, загнанный в угол мышонок. Он стрелял потому что боялся. Просто боялся. Он не выглядел грозным защитником.

— Я видел его труп. Обычный военный чиновник. Если этот человек осмелился стрелять, да еще в женщину, значит все было совсем не просто.

— Пусть, — отмахнулась супруга с улыбкой. — Хочешь потешить мое самолюбие? Пожалуйста. Я не против. Ну же, рассказывай, что я там нашла? Королевские регалии Пруссии? Ничего ценнее, полагаю, в Кёнигсберге просто не было.

— Ты зря смеешься.

— А, оставь, — махнул она небрежно рукой.

Так и болтали. Петр старался отвлечь ее и развеселить, отвлекая от грустных мыслей о бездействии. Он специально утаил от нее то, что штурмовые группы уже начали взламывать оборону Кёнигсберга.

Имперская гвардия и так являлась классической тяжелой пехотой нового времени. Штурмовые же группы были тяжелыми даже по сравнению с гвардией. В них отбирали самых физически крепких, но невысоких ребят. Этаких дварфов с ломовым размахом в плечах и мощной, специально прокачанной мускулатурой. Надевали на них стальные кирасы из высоколегированной стали, шлемы из такого же материала, а потом вооружали буквально до зубов.

Например, здесь использовались новейшие легкие штурмовые карабины — новое детище Браунинга, сделанное под заказ Императора. Этакие ППШ—41, только с рядом нюансов, изрядно усложнивших их конструкцию.

Автоматика осталась прежней, основанной на свободном затворе. Только выстрел производился с переднего шептала, а не заднего, что кардинально поднимало точность одиночной стрельбы. Появился довольно сложных трехпозиционный переключатель, позволяющий вести огонь одиночными, «тройками» и непрерывной очередью. Темп стрельбы, как и у оригинального ППШ был высот. Он получился даже выше, чем у оригинала, за счет чего плотность очереди из такого агрегата изрядно повысилась. Использование патронов.360 Mars, приближающихся по своим характеристикам к знаменитому немецкому 7,92x33 Kurz, существенно подняло дальность и действенность боя. Конечно, не «штурмгевер» вышел, но уже далеко и не классический пистолет — пулемет. На 400 и даже 500 метров он мог вполне уверенно работать одиночными выстрелами, в режиме самозарядного карабина. А на дистанциях до 300 метров уже им можно было продуктивно оперировать как автоматическим оружием.

Т — образный трубчатый приклад регулируемой длинны, наклонная пистолетная рукоятка, перфорированный кожух ствола, дульный тормоз — компенсатор, передняя рукоятка и большой «барабан» патронов завершали образ. Такая тяжелая «пушка». Плюс обвес, штатным из которых был специальный фонарик, облегчавший зачистку затемненных помещений. Суровая машинка. Серьезная. По тем годам уж точно. И ей была вооружена добрая половина бойцов штурмовых групп…

Штурм велся без излишнего героизма.

Осторожно.

Аккуратно.

При подавляющем огневом превосходстве, создаваемом локально. Пулеметы и 37—мм гранатометы долбили по окнам и бойницам, вынуждая противника отойти или укрыться. Под прикрытием этого огня подходили штурмовики и это становилось началом конца. Гранаты чередовались с плотным огнем из скорострельного личного оружия. Пленные были не нужны, как и лишние потери. Поэтому зачистка зданий и помещений превращались в одну сплошную череду взрывов гранат, прерываемых кратковременными всплесками перестрелок. Очень кратковременных. Обычно просто одиночным выстрелы по контуженым, раненым или убитым. На всякий случай. Для контроля. Из — за чего на фоне канонады, которую устраивали 340—мм орудия тяжелых мониторов, не только Изабелла, но и многие не замечали штурма…

Тем временем в Санкт — Петербурге был очень непростой разговор:

— Ваше Императорское Величество, — не унимался Ренненкампф. — Вы играете с огнем!

— Друг мой, вы излишне переживаете.

— Это война! Большая и серьезная война! И для победы в ней нужно использовать все возможные ресурсы!

— Война — это продолжение политики иными средствами. Это просто инструмент для решения тех или иных экономических или хозяйственных задач. Не более.

— Что вы такое говорите?!

— И я не хочу, чтобы после победы от моей страны остались одни руины. Зачем мне нужна такая победа? Вам — понятно. Вы раб лампы и мыслите категориями войны. Но еще Талейран говорил, что война слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным. Вы слишком увлекаетесь! Вы превращаете все в войну ради войны. А это недопустимо.

— А допустимо будет, если немцы все — таки проведут мобилизацию и раздавят нас как лягушек паровым катком?

— Вы настолько не верите в нашу армию? Серьезно? Или вы столь высоко оцениваете германскую?