Кевин Райан - Ван Хелсинг

Анна подняла руку с револьвером и прицелилась в чудовище Франкенштейна. Почти инстинктивно Ван Хелсинг решительно встал между монстром и принцессой.

– Ты же сам слышал, что он только что сказал, – удивилась странному поведению Ван Хелсинга Анна.

Он понимал, что она решила поступить правильно. Лучше убить одного невинного, чем потом наблюдать за тем, как погибает весь мир. Этот выход казался логичным и разумным. Но именно так и не мог поступить Ван Хелсинг.

В течение нескольких лет он раздумывал над тем, что же именно отделяло его от тех чудовищ, за которыми он охотился и которых уничтожал. Очень часто оказывалось, что они пользуются одними и теми же методами. К тому же Ван Хелсинг совершил слишком много убийств, чтобы считать себя морально чистым человеком. Но он никогда не убивал невинных и никогда не допустил бы гибели невинного без того, чтобы прежде попытаться помочь ему. Правда, при этом ему часто не везло, но он не любил это вспоминать...

Возможно, существовала очень тонкая, почти невидимая граница между ним и многочисленными «мистерами Хайдами», с которыми он сражался. Тем не менее Ван Хелсинг понимал, что он не собирается переступать эту границу.

– Моя жизнь, моя работа... искоренять зло. Я чувствую присутствие зла, у меня на него особое чутье, – начал Ван Хелсинг. И это было чистой правдой. Это чутье развилось у него благодаря долгим тренировкам, с опытом его непростой работы. Кроме того, этому способствовали и многочисленные жертвы, о которых ему тоже не хотелось вспоминать.

– Это существо... этот человек, – продолжал он, – в общем, то, что находится сейчас перед нами... Короче говоря, возможно, что его создавало зло. Зло оставило на нем свои отметины, но это зло не управляет им. Вот почему я не могу убить его.

– А я могу, – твердо произнесла Анна.

– Пока я нахожусь здесь, я не позволю тебе сделать этого, – ответил Ван Хелсинг, и в голосе его прозвучало не меньше решимости. Их взгляды встретились, и он продолжал: – Твое семейство потратило четыре века на то, чтобы найти способ уничтожить Дракулу. Может быть, это несчастное существо сумеет подсказать нам, как победить Дракулу.

Неожиданно Ван Хелсинг почуял еще какой-то резкий запах, присутствующий в пещере.

– Мокрая псина, – буркнул он себе под нос.

Рядом с ними мелькнула тень оборотня. Анна тоже успела разглядеть ее.

– Боже мой! Он нас видел, – испугалась она. – Теперь вампиры обязательно явятся сюда следом, чтобы забрать чудовище. И ни ты, ни я не сумеем им помешать.

Ван Хелсинг схватил ее за руку и отодвинул в сторону:

– Я должен немедленно доставить его в Рим, – убежденно заговорил он. – Там мы сможем защитить его.

Похоже, эти слова не произвели на Анну должного впечатления и не убедили ее ни в чем, но Ван Хелсинг не стал ее осуждать. У него уже созрел свой собственный план действий. Правда, словом «план» было еще рано называть то, что задумал Ван Хелсинг.

Творение Франкенштейна оказалось слишком громоздким, и перемещать его было крайне неудобно. Если бы они взялись за это дело вдвоем, то не одолели бы и пары сотен ярдов. Встав на колени, Ван Хелсинг попытался перевернуть монстра на спину. К великому его удивлению, Анна начала усердно помогать ему. Когда же он изумленно посмотрел на нее, девушка лишь неопределенно пожала плечами:

– У нас остается очень мало времени.

«Человек», как назвал создание Франкенштейна Ван Хелсинг, оказался чудом науки и природы одновременно. Зеленый кристалл, ввинченный в его грудь, пульсировал неизвестной энергией, и хотя все создание выглядело достаточно грубо, оно оказалось удивительно прочным, сработанным на совесть.

– Ну, и что теперь? – поинтересовалась Анна.

– Каким-то образом нам нужно вытащить его отсюда.

– Ты только посмотри на его размеры! Как ты намереваешься... – начала было Анна, но Ван Хелсинг перебил ее.

– Я уже думаю над этим вопросом, – огрызнулся он.

Анна с отвращением помотала головой:

– Оставайся здесь, а я скоро вернусь с экипажем, –, заявила она и, прежде чем Ван Хелсинг успел перебить ее, добавила: – Может быть, конечно, ты хочешь тащить его на себе... Тогда я возражать не стану.

Ван Хелсинг молча разглядывал огромного человека, лежащего почти в полной темноте. Его громадная грудь тяжело вздымалась и опускалась с каждым его вдохом и выдохом. Прошло совсем немного времени, и вдруг снаружи послышался шум. Это подъехал экипаж, и Ван Хелсинг выбрался наружу, чтобы встретить его. Анна сама управляла шестеркой роскошных коней.

Она остановила их у входа в подвал и перебросила Ван Хелсингу толстую веревку:

– Давай поторапливайся, у нас совсем не остается времени, – посоветовала она.

Они действовали на удивление быстро и слаженно, и при помощи веревки довольно скоро вытащили создание Франкенштейна наружу. Правда, для того, чтобы усадить его в экипаж, потребовалось приложить немалые усилия. После этого Анна извлекла откуда-то тяжелые цепи и быстро приковала руки чудовища к задней стенке экипажа. На этот раз Ван Хелсинг не стал возражать, он понимал, что им не нужны неожиданные сюрпризы от чудовища, когда оно придет в себя.

– Наблюдай за ним, – приказала Анна, затем вышла из экипажа и заняла место на козлах, готовая управлять лошадьми. Ван Хелсинг устроился напротив чудовища, откинувшись на мягкие подушки экипажа. Солнце вставало из-за горизонта. Правда, Дракула и его невесты могли нападать среди белого дня, но все же было приятно видеть, что тьма отступает, хотя и на время. Только теперь Ван Хелсинг позволил себе закрыть глаза и немного отдохнуть.

Монстр медленно приходил в себя. Незнакомец что- то сделал с ним, хотя убивать не стал. Правда, творение Франкенштейна твердо знало, что эти двое могли бы поступить именно так. Все же его спасение оставалось для него тайной. Но, проснувшись, он перестал думать об этом. Уже не впервые ему доводилось приходить в чувство, удивляясь тому, что он все еще остается в живых. Однажды подобное уже приключилось с ним: в ту самую роковую ночь, после взрыва на мельнице...

...он осторожно открыл один глаз, но, правда, так ничего и не увидел. Его окружала полная темнота. Темнота и боль. Тело болело в тех местах, где его обжег огонь. И еще там, где его придавили какие-то тяжелые предметы.

Его призывала к себе еще более далекая и всеобъемлющая ночная тьма. Она была знакома ему с тех времен, когда отец создавал его. Правда, на этот раз призыв ее слышался сильнее. Было бы совсем просто повиноваться этой тьме и последовать за ней, вернуться в свой сон, который снился ему в те часы и минуты, когда отец трудился над его созданием.

Да, так было бы проще, но кто бы в этом случае позаботился об отце?