Василий Панфилов - Детство 2

— Уже, — зеваю, потягиваясь, — екза… экзаменовали. Литература, русский, история – здесь бурлачить надобно. В иностранных языках только грамматику подтянуть.

Карие глаза выразили явственное сомнение, на што спорить не стал, и только кивнул на книги. Надя застопорилась, сделав етак глазами, а чево на меня сверкать? Объяснять надо, а не сверкать!

Не дождавшись чево-то там, она с демонстративным вздохом вытащила второй стул и чинно уселась, поправив платье.

— Приступим.

Екзаменовала она меня с превеликим удовольствием, будто играючись. Где я плавал и тонул, она специально не тыкала носом, но вроде как удовольствие получала, если я вдруг чево не понимал.

— Уровень твоих знаний вполне удовлетворителен для человека, окончившего приходскую школу, — произнесла она, явно копируя чужую манеру. — Я составлю для тебя план занятий.

— Не-а! — снова зеваю. — Не кончал ничево. Самоучка. И етот план занятий тоже не надо. Я с учительшами гимназическими договорился.

Девочка явно захотела сказать што-то интересное, но сдержалась, только книжкой так – хлоп! Закрыла, значицца.

— Тогда зачем я тебя экзаменовала? — сдерживаясь, произнесла она.

— Игралась? — снова зевок. — Извини, я очень плохо спал, голова не соображает. Пришла, значить и надо так.

Она явно обиделась на што-то, а на што… поди пойми, если баба! Сами напридумывают, сами и обидятся!

Но села, и пересиливая себя, полюбопытствовала:

— Самоучка… ты совсем в школу не ходил?

— Не-а! Так, по вывескам, в городе уже, — вроде как и правда почти, потому как за прошлую жизнь говорить нельзя, но ведь и враки! Рассказываю когда ето, так каждый раз стыдно немножечко. — А потом уже и так, по книжкам от букинистов. Полтора года как.

Ротик её сделал букву «О», а бровки поползли вверх, но тока на миг. А я вижу – есть она, зависть. Появляться начала. Потому как она, такая вся умненькая, и я…

— А вот с манерами совсем беда, — говорю быстро, пока зависть не укрепилась, — и с речью. Поможешь? Только не с севодня, потому как не выспался и голова тупая.

Кивок такой решительный, и вышла. Ну, думаю, пронесло пока. Мне-то етих манер от маменьки ейной хватит, да от учительш. Но видно же – нацелилась просвещать, и если нет, то и обидка может пойти. Пусть играется.

— Да! — выскочил я за дверь. — Пока помню! У меня с литературой плохо совсем. Ну то есть книжки классические начитал и даже всё понял – но по-своему, а не как учителям надо. Образцы сочинений можешь достать у подруг?

— Грамматика?

— А? Не! Пишу я глаже, чем говорю, да и так могу, просто расслабился за лето, да и севодня устал.

— Погоди, — нахмурила она бровки, — объясни мне, как можно понять классическую литературу по-своему? Гимназическая программа тем и хороша, что объясняет суть явлений. А по-своему – значит неправильно!

А сама такая чистенькая и правильная, что ажно умилила!

— Не-е! Там объясняют, как толковать надо! Ето как в Библии. Есть што написано, а есть как толкуют, и оттуда все разногласия меж христианских конфессий. В гимназии толкуют, как надо литературу понимать! Не факт, што писатель думал именно так. Ту же как, в гимназии-то?

Я начал загибать пальцы.

— В первую голову воспитание под государственное надо. Послушание, строем ходить, слушаться старших, исполнять правила. Подданных растят.

— Не вижу в этом ничего дурного! — Батюшки! А из глаз чуть не молоньи.

— Ладно, — поворачиваюсь обратно в комнату, — забыли!

— Нет уж! — и цап за рукав.

— Тема ета так себе… не для разговоров на потом. Власти, хоть даже и в лице учителей и родителей, умствования любят строго в рамках. По учебниками и с правильным толкованием.

— Никому, — пообещала Надя, и по глазам вижу – не врёт. Ну а чо? Папина дочка!

— Ладно, — и в комнату её маню, — пошли! Снова расселись.

— Тока я ето, — предупреждаю её, — со своей колокольни! На великую умность не претендую.

Улыбка в ответ – такая, што еле-еле.

— Литература, — начинаю, почесав нос, — ето такая себе муть… не перебивай! Ну вот написал граф Толстой «Войну и Мир», да здоровски так! Сам читал, понравилось. А участники той войны – негативно почти все. То есть интересно, но ляпов – вагоны! Вплоть до врак.

Перебивая надувшуюся было Надю, поясняю:

— У букинистов читывал как отзывы на Толстого, так и дневники участников. Многое сильно иначе. И вроде как и подумаешь, потому што литература и даже высокая, но ведь есть?

— История, — машу рукой, — и вовсе враки! Набор фактов и врак, смешанных так, как нужно для пропаганды.

— Остаются книги, архивы, — упёрлась та.

— Ага, — киваю болванчиком, — ты по Пугачёвскому бунту што читала, если помимо мнения властей? Много там осталось от противоположной стороны? Слышала о таком хоть на копеечку? То-то! И таково – у-у!

До-олго потом спорили! По истории прошлись, литературе, да вообще всякому такому. Редко где мнениями сошлись, но интересно, ето да!

Каждый при своём, но аргументированно, без свар. Она меня тем крыла, што образование, да по плану, оно всё-таки даёт! А я нежданчиками. То от букинистов сухарёвских чево, то свои мысли, как человека снизу.

— Дети! — позвала нас Мария Ивановна. — Ужинать.

Надя встала со стула и прищуренно посмотрела на меня, выпятив подбородок.

— Продолжим наш разговор как-нибудь потом, — сказала она, чуть присев, как и подобает хорошо воспитанной девочке. Воспитанной, но к глазах и даже чутка в голосе – азарт и будто даже рокот копыт скифской конницы. Стопчет!

Папина дочка!

Ближе к Трубным проулкам столкнулся с Прасковьей Леонидовной, и отшагнул было назад, но нет! Смолчала. Только оскалилась по-крысиному, да и шмыгнула мимо. Вся такая фу-ты ну ты! Даже спиной и движением юбок обругать смогла матерно. Стервь!

— Егорушка! — напевно поприветствовала меня в своей квартире Марья Жжёнова, прижав на миг к беременному животу, и тут же отстранив, засмущавшись чувств. — Рада видеть тебя! Надеюсь, голоден?

И улыбка такая, што да – рада! Хорошая баба, повезло Федул Иванычу! Обоим повезло.

— Не то штобы и да, но не откажусь, — заулыбался я в ответ, скидывая верхнюю одежду. — Мишка! Здоров! Сам как?

— Ничево так, — тоном солидного мужчины отозвался друг, и не удержался от хвастовства:

— Уже подмастерьскую работу начали доверять! Не всё и не всегда пока, но как есть!

— Ишь ты! — пхнул я ево кулаком. Потом с Санькой выскочившим приобнялся – не виделись давно, третий день как!

Мы чутка попихались втроём, пока не вышел мастер с подмастерьем, ну а тогда уже со всем вежеством, как взрослые. Поручкался с каждым, о здоровье – как положено, в общем.

Пока хозяйка собирает на стол, мы потихонечку обсуждаем всякое. Антип Меркурьевич важнющий ходит, его вот-вот в мастера переведут. Он, собственно, уже за мастера, только с документом чутка заминка вышла.