Василий Панфилов - Детство 2

Байки мне одесские вечером рассказывали: про катакомбы, греков древних, обстрел города в Крымской войне, за контрабанду. Интересно! И не сразу поймёшь, когда врать начинают, а где и всерьёз.

Танцевать ещё учили. Ха! Семь-сорок называется, ничево так! Чудной, ну да не мне говорить! Я быстро всё схватил, да потом со всем двором и перетанцевал на все лады. Скрипочка пиликала душевно так, другие всякие инструменты музыкальные.

Заполночь угомонились, так мы с Санькой спать и пошли. Ополоснулись наскоро из чайника, да и начали устраиваться. Ворочаемся, да охаем, ажно на смешки пробирать стало.

— Ты севодня такой евреистый еврей был, што прям погром захотелося устроить, — тихонько засмеялся дружок со своево топчана.

— А сам-то, сам? Так отплясывал, што увидь тебя наш батюшка, так епитимью небось наложил бы!

— Тоже всё болит? — сменил Чиж тему разговора.

— Агась! Как ни повернусь, так везде больно! Ничо! Так быстрее синцы сойдут, да и мазями што, зряшно мазюкались?

— Надо будет потом тёте Песе отдать деньгами, — заворошился беспокойно дружок.

— Отдам! Всё, спи.

Санька быстро засопел, а мне сон не шёл. Не то што даже болит всё, сколько мысли всякие, дурацкие. Привык с недавних пор разбирать прошедший день поминутно. Ну то есть сперва вспоминать, потому как для памяти полезно, а потом и разбирать. Анализировать, значицца.

Што, как, где. Дюже полезно, но сложно! Понимаю иногда, што как-то не так понимаю, а как надо – хренушки! Образования не хватает, опыта жизненного, да и умишка не мешало бы побольше.

Навспоминался, а потом анализировать принялся. С драки начал, потому как она в голове вертелась и вертелась. Каждая сценка, каждое движение чуть не по сто раз перед глазами промелькнуло! Адреналин потому што.

Ну так, ничево дрался. Бывало и получше, но нежданчик и всё такое. Нормально, короче! Успокоился, а в голове начала почему-то всплывать та стычка наша, предыдущая, которая без драчки обошлась. Как-то оно по-другому было, тока не пойму как. Странно, короче.

Но етих, данных не хватает. Мысленно представил записочку, на которой написал што надо, и галочку напротив поставил. Вспомнить потом, значицца, и обдумать как следует.

А вот после драки, оно как бы и не очень. Неприятно. Вроде как и нормально себя повёл, но в голове всё равно крутится, што мог бы и ого-го! Да слова всякие там грозные, про иванов московских и мои с ними знакомства, да прочее такое же, пугательно-ругательное.

Мог бы канешно и тово, достать из широких штанин, да и помахать, но рискованно. Лев Лазаревич предупреждал, што московские иваны у здешних деловых не то штобы вовсе не в чести, но бывают и тово, контры, иногда даже серьёзные. Начнёшь так словесами бросаться, именами козыряя, а тут раз! И враг покровителя твоево. Опасливо!

Не зная расклады здешние ну вот ни на копеечку, бодаться с местными зубрами из уголовных? Глупость как есть!

Потом полезло всякое такое, што французы называют «остроумие на лестнице». Это когда ты спустился уже, а то и тово – спустили. И уже там нашёл все аргументы нужные, но поздно, потому как разговор закончен, и осталось только обтряхивать отпечаток ботинка на заднице.

Ух, сколько аргументов я нашёл! Так остроумно бы ответил, да так изящно! Но всё, поздно. Обидно канешно, но как есть. Всё, спать…

«— Ильин [4] ГГ ещё в первом томе вспомнил своё имя из прошлой жизни – Егор Иванович Ильин. , – в вагончик, затянувшись напоследок и выкинув окурок, забежал мастер, — тебе персональное задание.

— Перерыв, — не отвлекаюсь от шахмат на телефоне, пока остальные играют в переводного дурака, — законный, между прочим!

— Компенсирую!

— Что там? — неохотно сохраняю игру и поднимаю глаза.

— На! — папка с бумагами с хлопком ложится на стол. — Реферат, срочно! Староста позвонил – сказал, завтра до вечера край!

— Ты часом не охренел? — отпихиваю папки. — Студент-заочник строительного ВУЗа ты, а у меня девять классов со справкой, и ПТУ на сантехника!

— Егор! — тёмные, чуть выпуклые глаза мастера выразительны донельзя. — Ну хватит, а? У меня третий разряд по шахматам…

— …был когда-то, — договариваю за него.

— Был, — соглашается мастер, — но ты у меня в половине случаев выигрываешь, так что…

Папка подвигается ко мне.

— Сам справишься, — папка движется назад.

— Некогда! Работа…

— …КВН, — договариваю я.

— И он тоже, — спокойно кивает мастер, не думая смущаться. На должность он устроен по блату, и время делит между игрой в КВН и сугубо хозяйственными хлопотами на стройке. Достать, договориться, спереть.

Учиться, что характерно, особо не пытается, да и зачем?! Матушка у него кадровичка в крупном московском СУ, имеющая вдобавок то ли скромный пакет акций, то ли нескромное влияние на одного из крупных акционеров.

На стройке он только для того, чтобы просто понимать – как же всё это функционирует с изнанки. В планах – экономический факультет по окончанию строительного, и «чистая» должность в СУ. Вроде как даже уже придерживают место.

— Егор, — голос становится одновременно вкрадчивым и напористым, — ну ты писал ведь уже рефераты!

— Пф! Не писал, а из интернета копипастил кусками и местами своими словами переписывал.

— Меня устраивает, — папка подвигается ко мне, — можешь прямо сейчас начинать! В моём вагончике, отвлекать никто не будет, там ноутбук, вкусняшек подгоню… а? И ночевать там же останешься, а не в общем кильдиме. Оплату в табель проведу так, будто ты все выходные тут авралил, без сна и отдыха! Аварию типа устранял. Договорились?!

— Взятками не проще? — уже сдаваясь, подтягиваю себе папку.

— Нет! — усмехается тот, закуривая. — Компромат! Рано или поздно всплывёт, а для работодателя это не айс! А так я троечник, но вроде как сам!

— КВН не проще бросить? Времени столько освободится! Всё равно в высшую лигу никак не попадаете, даже и рядышком не были ни разу.

Взгляд мастера становится жалостливым.

— Вот потому ты и здесь, — выдыхает он снисходительно вместе с клубом сигаретного дыма, — в строительном вагончике. Приоритеты нужно расставлять! Сейчас главное – связи и умение договориться. Заставить человека делать то, что нужно тебе, оставив при этом приятное послевкусие.

Упитанная его морда внезапно обрастает пейсами, а носу появляются очки.

— Так-то, молодой человек! — говорит он голосом Льва Лазаревича».

Проснувшись, некоторое время не могу понять, кто я и где. Рука привычно похлопала по тумбочке в поисках сигарет…

Да я ж курить бросил, какие сигареты!?

— Да и не начинал, — бормочу тихонечко, пока меня отпускает. Сон быстро затягивается туманом забвения, но кое-что в памяти и тово, осталось.