Василий Панфилов - Детство

Подхватив лохань, вынес во двор, да и выплеснул в сторонку. Вернулся, глянул на мастера, а ён сквозь меня глядит. Ну значицца, не нужон! Значица, подале сбежать надоть, пока супружница его что-нито не придумала.

Наскоро вытер разбрызганное, пока девчонки хозяйские в лужу-то не влезли и развозюкали, и бегом! Зипун на ходу подпоясываю, шапку на затылок, и вперёд!

Работу-то она, значицца, на меня переложила, и от безделья теперь куражится. Сбёг я от работы иль остался, всё едино – колотушки достаются.

Коль не сбёг, а по дому работу делаю – не так делаю, значицца. Тот-кто-внутри добавляет иногда «— Не так встал, не так дышишь», ан так и есть!

Сбёг коли, так почему сбёг, лентяй? Из-за тебя ей, барыне, ручки пришлось трудить!

Так я лучше колотушки за безделье получу! На улице-то оно веселей, да и сытней, ей-ей! Я шустёр, и пусть дерзок хучь сто раз, но на улице то не в укор. Там бойким надо быть!

Где по поручению сбегаю, если недалёко, где станцую перед ахвицером, если он с барышней идёт. Повеселю, значицца. Давеча вон барышня расспрашивала о всяких глупостях, а потом алтын [30] Три копейки. дала.

Но такое везенье-то нечасто выходит. Охвицеров с барышнями, да чтоб не на извощике мимо проехали, немного. Чаще до извощика бегаю, чтоб всякие мелкие господа лишний раз ноги не били. За такое редко больше дают, чем полкопейки.

С торговками тоже хорошо – сбегаешь по поручению, значицца, а тебе стюдню дадут. Худо ли, а?! Иль извощик какой вытянет из-под сидушки яблоко, да и даст. И на том спасибочки. А то, бывалоча, пирога кус иль однажды – рыбицу копчёную – на! С Пономарёнком и Дрыном ажно объелись тогда рыбой-то, в вечор хлёбово хозяйское, не сытное ни разочечка, с трудом влезло. Так-то!

Я чем дальше, тем больше на улицу поглядываю. Сытней там, ей-богу! Хозяйка через кормит – ей-ей, немногим лучше, чем в деревне зимой. Поначалу-то она и ничего, а потом в раж вошла, барыня чисто. Тот-кто-внутри садисткой её называт, бытовой. Слово-то како хорошее к гадким людям прицепили-то зачем? Садист! Скажешь, и будто сад перед глазами встаёт. Сад, садовник, садист… Тьфу ты!

Ладно бы колотушек баба вредная выдавала, но хучь кормили бы нормально, иль мастер учил чему полезному. Ясно-понятно тогда было б, почто страдаю. Перетерпеть годочков несколько, да и в люди выйти. Ан хренушки! И зачем тогда терпеть?

Дмитрий Палыч хучь поначалу-то заступался за меня, а сейчас я и думаю – зряшно! Супружницу егойную то ишшо больше распалило, ну и пересилила зверь-курица.

Слаб он, мастер-то. Кулаком стукнуть может, и не трусло, а зудёж комарихи своей каждодневный терпеть невмочно. Да и кто я ему? Так, прислужник, за десять рублёв купленный. Для супружницы притом купленный, по ея хотению. Ну и всё, смотрит теперь сквозь меня.

Покуда думки думал, ноги сами принесли к площади. Трубной, значицца. Здеся не только и даже не только еду продают, как думал поначалу-то. Эти с краешку-то сидят, но я первые дни как пришибленный был, в городе-то, дальше и не видел да не ходил. Страшно! Народищу-то сколько!

Зверями всякими торгуют. Птицой всякой, даже и бесполезной, собаками, кошками. Весело!

Конка ишшо есть. Вот, подъехала!

— Впрягають!

И то правда – конка, похожая на дырявый, но красивенный сарай, влекомый двумя лошадёнками, подъехала к Рождественской горке. Мальчишки-форейторы [31] Форейтор – человек, сидящий, при езде четверкою или шестеркой, верхом на передней лошади и управляющий передней парой. , важнющие такие, прицепили к конке свою четвёрку и с гиканьем втащили вагончик-сарайчик в гору и там снова распрягли.

Поглазев немного, потолкался меж людёв. Меня уж многие знают, без опаски относятся. Бывалоча, что и копеечку заработать дадут. Жить можно! Только вот ночевать негде по зиме-то.

Тёплышко придёт, ей-ей сбегу! Хучь в разбойники! Всё лучше, чем ноги хозяйке мыть.

Толкаемся в толпе, не отрываясь покудова друг от дружки, да на людёв смотрим и себя показываем. По малолетству и безденежью больше-то мы здеся и не можем ничего, только что поглазеть.

— Гля! — заорал под ухом Дрын восторженно. — Солдатенков на санях сидит! Ей-ей он, чтоб мне провалиться! Да никак с Иркой Соболевой?! Она ж ево отшивала, а тут гля, в санях!

— Однова живём! — заорал Солдатенков с лепо украшенных саней, надсаживая глотку. Морда краснющая от мороза и вина, сам доволён и щаслив. Как же, перед обчеством показался, да с такой девахою! Не нищий, стал быть, мущщина, да и намеренья самые сурьёзные. В сани коль девка села, то всё – сватов ждать. Ну а как иначе-то? Не гулящая ж она!

— Эхма! — выдохнул жарко Пономарёнок. — Нам бы хоть в складчину разок прокатиться-то!

Завздыхали… В складчину даже, то рази что у всей нашей кумпании столько денег-то найдётся, так все и не поместимся-то! Почти полторы дюжины нас в кумпании, ни одни сани таку толпу не вместят, конку рази что нанимать!

Сани нанять на масленицу никак не меньше, чем рупь с полтиной за час, а то и до пяти рублёв, бывает. Но это ого! Всем саням сани должны быть, и лошади чуть не по сто рублёв в цену!

— Дуги золочёные, да в цветах, — цокает языком Пономарёнок, провожая жадным взглядом проехавшую тройку. — А лошади какие? Никак не меньше двух рублёв Солдатёнок заплатил!

— Во коломенские зарабатывают-то! — восхитился Ванька Лешаков, морща лоб и складывая пальцы, — это за день-то никак не меньше… шешнадцати рублёв! Живут же!

— Живут, — соглашаюся с ним. — Глянь-ко! На волосок же разъехались, а!? Вот кучера-то какие? Мастера!

Вздымая копытами снежную пыль, мчатся мимо гуляющей публики тройки лошадей, проезжая иногда на волосок не только друг от дружки, но и от людёв. Жутко! И весело. Снег на лицах и одёжке, а визгу-то! Девки с бабами визжат, ну да известно – ндравится им это! В охотку-то, оно чего и не поголосить-то?!

А бывает, что и мужики от неожиданности – вильнёт кто из кучеров санями нарочито, и ух! Прыгает в сторону человек, ругается. Весело!

Ну и задевает когда, так на то и масленица. Что за праздник такой, когда покалеченных нет? То-то!

— Айда на горы! — говорю дружкам. — Здеся мы только смотреть могём, слюни пускаючи, а там и сами повеселимся.

— А и айда! — соглашается Пономарёнок за всю честную компанию.

— Ничё себе! — задираю голову так, что мало шапка с головы не сваливается. — Экая громадина!

— Балаганщики [32] Хозяева ярмарочных балаганов, временных лёгких деревянных построек. в этом году поленилися, — Ванька нарочито хмурит брови, но вижу – врёт! Москвичи, они такие, любят прихвастнуть. Всё-то у них самое-самое!

— Ты сам меньше был в те года, а не балаганы больше!

— И то! — смеётся Ванька беззлобно.

— Погуляем сперва, — спрашивает Дрын, — или сразу полезем?