Сергей Синякин - Мрак тени смертной [сборник повестей]

Но вместо этого приходилось прислуживать наглым и развязным оккупантом, для которых все немцы были Гансами, а немецких девушек эти сволочи покупали за чулки, сигареты и шоколад. За что Бертрану было их любить, если Эльза Паукер, в которую он был тайно влюблен, пошла на панель и стала развязной и накрашенной девкой, отсасывающей в подворотнях за десять долларов?

Сегодня этот человек появился вновь и, похоже, вовсе не был обескуражен приемом, который ему оказали накануне.

— Бертран Гюльзенхирн? — человечек поднял темную шляпу в приветствии. — Мне необходимо поговорить с вами.

— Я уже вчера сказал все, что знал, — неприветливо буркнул Бертран. — В момент драки я был на кухне. Ничего я не видел. Ничего. Понимаете? И, пожалуйста, не надо грозить мне увольнением. Думаете, я держусь за эту работу?

Человечек (росту в нем было от силы метр шестьдесят, и телосложения он был, как написали бы в старинном романе — деликатного) вежливо улыбнулся тонкими бледными губами.

— Вы меня не поняли, — сказал он, присаживаясь за столик напротив Бертрана. — Я не из гес… не из полиции. И поговорить я с вами хочу совсем по другому поводу. Я очень долго искал вас, Бертран Гюльзенхирн.

Вид у человечка был странный и торжественный, но Бертрана это не смутило.

— Тем более, — хмуро сказал он. — Здесь не место для разговоров. Здесь я работаю. Хотите поговорить, приходите вечером, когда я заканчиваю работать. Тогда и поговорим. А у меня работа такая, что в ней, господин хороший, минута марку бережет. Хотите поговорить? За день я зарабатываю шестьдесят марок. Кладите их на стол, тогда мы поговорим. Нет, так проваливайте, не мешайте человеку зарабатывать деньги. Ясно?

Человечек молча кивнул, не спуская с Бертрана глаз, достал из кармана странный мешочек, похожий на чехол для печатей. Мешочек был красного цвета, и на красном фоне были вытканы скрещенные лилии и корона над ними. Из мешочка незнакомец достал стодолларовую бумажку и положил ее перед Бертраном.

— Пожалуйста, — сказал он. — Вот вам сто та… долларов. Вижу, вы деловой человек. Тогда мой рассказ заинтересует вас. Меня зовут Ганс Карл Мюллер, и я восемь месяцев искал вас по поручению вашего дяди Зигфрида Таудлица. Вы помните своего дядю?

— Смутно, — честно признался Бертран, пряча деньги в карман. Неожиданная щедрость незнакомца произвела на него должное впечатление. — Последний раз мы виделись, когда мне исполнилось девять лет. Он тогда вернулся после ранения с Восточного фронта и проходил реабилитационное лечение в военном госпитале. Я его плохо помню, господин э-э…

— Мюллер, — не смущаясь, сказал незнакомец. — Ганс… э-э… Карл Мюллер, доверенное лицо вашего дяди, если хотите — управляющий его имением. Что с вашей матерью, господин Гюльзенхирн?

— Она умерла в сорок девятом, — сказал Бертран. — Родственников у нас не было, дядя исчез, и меня отдали в сиротский дом в Дюссельдорфе. А после того, как я окончил школу, господин директор помог мне с работой.

— Я вижу, вы не слишком довольны своей жизнью, — тон Ганса Мюллера был скорее утвердительным, чем вопрошающим. — Я хотел бы сообщить, что ваш дядя жив. Он сейчас живет в Южной Америке, владеет прекрасным поместьем, у него все хорошо. Но он бездетен и беспокоится о том, кто наследует его имущество. Вот почему он послал меня сюда, чтобы я нашел вас. Ваш дядюшка приглашает вас к себе. Он хочет посмотреть на вас, да и вам не мешало бы освежить память о дядюшке и посмотреть, каким он стал за эти годы.

— Это дорогое удовольствие, — суховато сказал Бертран. — Тащиться через океан на противоположную часть земного шара, чтобы только посмотреть друг на друга… Дядюшка Зигфрид или спятил, или он действительно так богат, что может позволить себе роскошь пригласить в гости племянника, который уже и забыл о его существовании.

Глаза маленького человека загадочно вспыхнули.

— Ваш дядя не просто богат! — восторженно сказал Мюллер. — Он сказочно богат. В его поместье вы все увидите сами.

Бертран вздохнул.

— Конечно, все это очень завлекательно, — сказал он. — Но боюсь, это невыполнимо. Как я оставлю работу? У меня ведь определенные обязательства перед моими работодателями. И директор сиротского дома господин Пфейфер был бы очень недоволен, узнав, что я оказался непостоянным и так легко нарушил свои обязательства.

Ганс Мюллер развел руками.

— Если это единственное, что вас останавливает, — благодушно сказал он тонким голосом, — то эти препятствия легко устранимы. С вашими работодателями решу все вопросы я, господин Пфейфер от них не узнает ничего, что могло бы опорочить вас. А что касается дороги, то деньги на нее вашим дядюшкой выделены в достаточном количестве, нуждаться в дороге не придется, это я вам могу гарантировать. Но перспективы! Вам нужно думать о перспективах, молодой человек. А они, я вас уверяю, радужны и прекрасны!

Если бы этот человек знал, сколько раз перед Бертраном Гюльзенхирном открывались эти самые радужные и прекрасные перспективы! И каждый раз мир жестоко обманывал его.

Бертран вздохнул.

— Вы словно демон-искуситель, — сказал он. — Появляетесь, словно черт из табакерки, обещаете невозможное… Выпить хотите? — и, видя, что посетитель откровенно замялся, торопливо добавил: — За счет заведения.

Мюллер пил шнапс как горькое лекарство. Да и неудивительно, шнапс этот был гадким, по утрам от него голова разламывалась, видимо, сивушных масел в нем оставалось слишком много.

— Подумать дадите? — спросил Бертран.

— Молодой человек, — сдавленно сказал Мюллер. — Да что думать? Решайтесь, это ваш шанс на выигрыш. О, майн гот, что вы мне налили? Я едва не задохнулся! Еще немного и вы потеряли бы своего благодетеля, господин Гюльзенхирн. Ваш адрес в Ис… Германии знаю только я, и только я в Германии знаю, как добраться до поместья вашего дяди. Ну, что? Будем заказывать билеты, господин Гюльзенхирн?

— Не знаю, не знаю, — продолжал сомневаться Бертран, машинально натирая до блеска бокал. — Так вы говорите, дядя богат?

Мюллер снова изогнул в улыбке тонкие бескровные губы. Так могла бы улыбаться пиявка.

— Богат? Что бы вы сказали о человеке, вздумавшем посчитать песчинки на пляже? По сравнению с вашим дядей, сам Крез покажется нищим!

— И все-таки я подумаю, — сказал Бертран.

Да о чем было думать! Уже к полуночи он понял, что должен ехать. Дяде Зигфриду по его подсчетам было пятьдесят девять лет. В таком возрасте возможны любые неожиданности, тем более что молодые и зрелые свои годы дядя провел отнюдь не в безмятежном спокойствии. Бертран не знал, какое ранение было у дяди Зигфрида, но полагал, что ранение это было тяжелым — не зря же его с фронта отправляли на излечение в Германию. Да и возраст у него был уже не малый. По молодости собственных лет Бертран полагал дядюшку глубоким стариком. Кончина дяди без оставления наследства Бертрану казалась последнему глубочайшим несчастьем. Ближе к утру Бертран окончательно убедил себя, что появление посланника дяди в тяжелое для него время есть знак благосклонности к нему Судьбы. Разумеется, судьба благоволила Бертрану Гюльзенхирну, сейчас она показывала, что не намерена оставить его своими милостями и богатство придет к нему не в конце жизни, а гораздо раньше, дав ему возможность в полной мере насладиться прелестями жизни.