Сергей Синякин - Мрак тени смертной [сборник повестей]

Слава Богу, что умываться они ему еще разрешали. И то один из лакеев стоял за спиной с полотенцем наготове. А вот зубы приходилось чистить пальцем, окуная его в меловой порошок в серебряной мыльнице. Неудобно, но следовало с этим мириться. Мелкие, но приятные предметы цивилизации в Паризии права на существование не имели.

Первое время Бертран скучал об отсутствии радиоприемника или хотя бы радиолы. Он с тоской вспоминал свою коллекцию пластинок. Во дворце музыка была отдана на откуп дворцовому композитору, который по совместительству являлся и дирижером струнно-духового оркестра, исполнявшего непривычные Бертрану мелодии. Исполнение было не слишком умелым, и с этим приходилось мириться. Придворный музыкант был в должности не слишком давно. Прежний музыкальный руководитель допустил вопиющую бестактность, однажды исполнив при появлении короля мелодию Хорста Весселя. Несомненно, музыкант хотел как лучше, оказалось, что совершил государственное преступление. Память не следовало будить. После прегрешения прежний дворцовый композитор исчез, даже вспоминать о его существовании стало опасным. О печальной судьбе его можно было только догадываться.

Облачившись в обтягивающие штаны и камзол с широкими пышными плечами, надев высокие сапоги с раструбами и шляпу с павлиньим пером, Бертран первое время чувствовал себя шутом. Но так было одето подавляющее большинство придворных высокого ранга, а потому чувство неловкости быстро прошло.

Шутов при дворе тоже хватало. Как успел заметить Бертран, большинство из них были все теми же метисами, переименованными жителями Паризии в негров. Впрочем, несколько раз Бертран замечал под разноцветными колпаками с бубенчиками вполне европейские физиономии, которые в противоположность должности их обладателей выглядели крайне угрюмо. Бертран особо не задумывался, полагая, что в шуты этих людей загнали их собственные прегрешения перед королем Луи, как он теперь именовал дядю.

Завтракал Бертран в одиночестве. Завтрак состоял обычно из чашки ароматного кофе, который невозможно было даже попробовать в Европе, из маленьких бутербродов с сыром и тонко нарезанным мясом. На десерт подавали незнакомые Бертрану фрукты. Можно было еще потребовать вина, оно в замке было превосходным, но Бертран считал неудобным начинать день с выпивки, поэтому вино заказывал крайне редко. Да и молод он был, чтобы пьянствовать по утрам.

В положении принца-инфанта были свои прелести — уже с утра камердинер приносил золоченый поднос, на котором лежали различные приглашения придворных и влиятельных в городе людей. За неделю Бертран побывал на обедах у графа Шато де Провансаль, барона Курвуазье, на вечернем балу у маркиза де Перно, на званых ужинах у Вольных каменщиков Паризии, у представителей Божьего Подмастерья и еще нескольких менее именитых вечеринках. Надо сказать, придворный цвет Паризии прожигал жизнь — мероприятия, включая званые обеды, напоминали пир во время чумы: они отличались простотой нравов, бесцеремонностью, неудержимым пьянством и обжорством. Первое время Бертран приходил в крайнее смущение при виде какой-нибудь парочки, совокупляющейся стоя в нише за нарочно погашенным канделябром. Постепенно он привык и к этому, ибо, как объяснил всеведущий герцог де Роган, дворцовые нравы являлись неотъемлемой частью жизни королевства и поощрялись самим королем.

Жизнь во дворце напоминала страницы рыцарского романа, написанного сумасшедшим. Внешне все обстояло так, словно действие происходило на страницах старинного романа из королевской жизни. Правда, перемешано все было невероятно. Бертран и сам плохо знал историю, но Паризия напоминала собой королевство, созданное, скажем, на сцене театра — все казалось Бертрану Гюльзенхирну наивной бутафорией. Декорации были дурацкими. Одежды, в которые его облачили и в которых расхаживали обитатели дядиного королевства, казались нелепыми. Пэры королевства были явно почерпнуты не из того романа.

Иногда Бертран отправлялся на прогулки по городу. Все тот же герцог де Роган после очередной одиночной отлучки долго объяснял Бертрану, что положение инфанта ко многому обязывает и гулять по городу в одиночестве принцу Бертрану также неприлично, как появляться, скажем, голым в присутственном зале. К тому же оказалось, что такие прогулки могут оказаться опасными. Прямо герцог не изъяснялся, но по туманным намекам его можно было сообразить, что любовь народа Паризии к своему королю не такая уж и всеобщая. Более того, у короля имелись тайные враги, которые не преминули бы воспользоваться столь благоприятным стечением обстоятельств, чтобы доставить королю Луи определенные неприятности или даже, что вполне вероятно, — горе. После этих бесед Бертрана в его прогулках постоянно сопровождали двое рыцарей с бандитскими физиономиями. Оба были плечисты и широки, телосложением рыцари напоминали несгораемые сейфы немецкого производства, а тупые и ничего не выражающие лица этих рыцарей словно сошли со страниц американского комикса о приключениях капитана Америки, которые Бертран любил разглядывать в бытность свою в англо-американской зоне оккупации. Рыцари сопровождали Бертрана повсюду, когда ему случалось заходить в именитые дома, рыцари ждали его при входе, не изъявляя неудовольствия и сохраняя невозмутимость. Одного из рыцарей звали Шарль де Конкур, а другого Жан де Конкур, но, насколько понимал Бертран, при сходстве фамилий братьями они не были. Оба были в камзолах и плащах, оба, как показали события, прекрасно владели шпагами, но при этом отдавали явное предпочтение «парабеллумам», которые носили за широкими красными поясами, которыми рыцари перепоясывались по примеру турецких янычар.

Более всего Бертран любил посещать королевский базар — шумный и многоголосый, он немного напоминал молодому Гюльзенхирну оставленный им Ганновер. На королевском базаре можно было купить все, что угодно, а казначей по распоряжению дяди-короля ежедневно выдавал Бертрану несколько луидоров, на которых Таудлиц был изображен в профиль и окружен лавровым венком, символизирующем его королевское величие. Стоит ли удивляться, что постепенно в комнате инфанта скопилось множество совершенно ненужных ему вещей, приобретенных Бертраном за их исключительную дешевизну и оригинальность.

Королевский дворец состоял из множества коридоров и залов, которые этими коридорами соединялись. Коридоры были темными — король Луи не признавал электрического света. Залы освещались канделябрами с установленными на них толстыми витыми свечами, в коридорах чаще всего горели чадящие факелы, которые добросовестно меняли метисы. Через некоторое время Бертран уже привык называть их неграми, даже удивительным казалось, что еще совсем недавно его это коробило.