Анатолий Дроздов - Штуцер и тесак [СИ]

– Не нужно меня в штаб! – поспешил я. – Оставьте при егерях.

– И что будешь делать? – спросил Багратион.

– Бить французов. Я рассказал, как воюют англичане, почему бы не перенять, начав с роты штабс-капитана Спешнева? Создать из нее команду, в которой вооружить егерей штуцерами, если возможно. Если не выйдет, отольем для ружей новые пули. Пусть остаются при нас вывезенные орудия. Нужно только дать артиллеристов и заряды. Ядер к четырехфунтовкам не сыскать, но картечь сгодится. В результате выйдет отряд быстрого реагирования, который легко перебросить на нужный участок фронта – егеря-то конные.

– Побьете Бонапарта? – улыбнулся Багратион.

– Побить не побьем, но укусим больно. Долго чесаться будет.

Багратион захохотал. Его поддержали генералы.

– Повеселил, – сказал командующий, отсмеявшись. – Рвешься в бой, Руцкий?

– Да, ваше сиятельство.

– Отчего? Мог бы остаться лекарем – их в армии не хватает. Прикажу – и возьмут, на такое моей власти хватит.

– Вы ведь знаете о моем положении, ваше сиятельство?

Багратион кивнул. Ага, графиня рассказала.

– Хочу вернуть если не титул, то дворянское звание. Сделать это можно, отличившись в бою.

– Похвально, – кивнул командующий. – Что ж, Руцкий! Дерись храбро и с умом. Отличишься, лично напишу государю ходатайство на офицерский чин. А пока – вот! – он достал из шкатулки серебряный крест на черно-желтой ленте и встал. – Подойди!

Я обогнал стол и встал напротив Багратиона. Тот накинул ленту с крестом мне на шею и завязал ее сзади. По удивленным лицам генералов я понял, что мне оказали великую честь.

– Носи с честью, – сказал командующий, отступив. – Это за убитых тобой гусар и поляков.

– Благодарю, ваше сиятельство! – сказал я, вытянувшись. – Служу престолу и Отечеству!

– Служи! – кивнул Багратион. – За государем и богом не пропадет. Иди, Руцкий, и ты, штабс-капитан! Нам нужно совещаться.

– Во что ты меня втравил? – спросил меня Спешнев в коридоре. – Какая команда? Зачем?

Вот ведь тормоз!

– Напомни, мне, Семен, – ответил я, встав в позу строгой учительницы, – кто еще на днях переживал, что его накажут за то, что отстал от своих? И что в итоге? Этого человека представили к ордену и чину.

Спешнев насупился.

– Хочешь быть майором, Семен? – добавил я. – А еще лучше – полковником?

– Куда мне? – вздохнул он. – Не по Сеньке шапка.

– Будешь слушать меня – станешь.

– Если не убьют, – проворчал он.

– Убить могут и в полку, там даже скорее. Забыл, как едва не сгинул под Салтановкой? А так будешь воевать на виду у командующего и, если отличишься, наградой не обойдут. Снабжение опять-таки лучше.

– Подведешь ты меня под монастырь! – покачал он головой, но уже без уверенности в голосе.

– Смотрите соколом, господин штабс-капитан! – улыбнулся я. – Нас ждут великие дела.

– Покажи! – он шагнул ко мне и, взяв крест, перевернул его тыльной стороной. – Без номера. У меня другие, – он достал из сумки горсть крестов без лент.

– Видимо нашелся один для статского [83] Георгиевские кресты для штатских не несли номеров, а их обладатель не имел права называться георгиевским кавалером. Но и без того награда считалась очень почетной. , - пожал я плечами.

– Кому будем вручать эти? – спросил он.

– Кухареву и Синицыну – непременно. Насчет остальных пусть сами решают.

– Не передрались бы! – засомневался Спешнев. – У георгиевского кавалера жалованье на треть выше и телесным наказаниям подвергать нельзя.

– Скажи, что это только начало. Будут воевать храбро – и им достанется.

– Пожалуй! – согласился Спешнев.

Мы вышли во двор, и тут к нам подлетел уже знакомый мне корнет.

– Платон Сергеевич!..

Он умолк, уставившись на мой крест.

– В чем дело, корнет? – спросил Спешнев.

– Виноват, господин штабс-капитан! – вытянулся Боярский. – Дозвольте обратиться?

– Обращайтесь, – пожал плечами Семен.

– Хочу пригласить Платона Сергеевича на дружескую вечеринку в ресторацию. И вас тоже, – добавил он торопливо.

– Это с чего? – удивился Спешнев.

– От штабных узнал, что вы славно воевали с французом. Наш гусарский полк недавно сформировали, никому в деле поучаствовать не довелось. Хотелось бы услыхать, как это – бить супостата? Ну, и выпить за ваше здоровье. Не откажите, ваше благородие!

– Что скажешь? – Спешнев посмотрел на меня.

– Отчего не уважить? – пожал я плечами.

– Ведите, корнет! – кивнул штабс-капитан.

И Боярский повел…

Разбудила меня музыка. Где-то в отдалении пели трубы и грохотали барабаны. Сев на перине, которую выделили мне добрые хозяева, я прислушался. Не показалось: в открытое по летнему времени окно вливалась музыка духового оркестра. Это что? Отбросив одеяло, я торопливо оделся. Бросил взгляд на Спешнева – тот спал на своей койке, отвернувшись к стене. Перебрал вчера его благородие. Угощали гусары от души. Я-то думал, что посидим втроем: я, Спешнев и корнет, но в ресторацию явился в полном составе офицерский состав эскадрона Боярского. Оккупировали большой стол в ресторане – и понеслось. Я на вино не налегал – не любитель, зато Семен не пропустил ни одного тоста. Не осуждаю – его можно понять. Долгое блуждание по тылам, бой с поляками, встреча с Багратионом и его генералами, разговор с ними, который неизвестно чем мог кончиться… Слишком много впечатления для рядового пехотного офицера, вот и расслаблялся человек.

Спешнева словно прорвало. Обычно немногословный, он заливался соловьем, и с каждым выпитым бокалом счет убитых его ротой французов подрастал, повышался градус храбрости командира егерей. Не забыл Семен и обо мне. Бой в Залесье в интерпретации штабс-капитана выглядел эпическим сражением, где сам Спешнев метким огнем из пистолетов валил из окна поляков одного за другим (ага, из револьверов палил, причем, с обеих рук), а приблудный лекарь кромсал супостатов тесаком, вопя на всю округу: «Бей их, братцы! Покажем пшекам курву мать!» Молоденькие офицерики не сводили со Спешнева восхищенных взоров, а на мой крест взирали с нескрываемой завистью. Поняв, что еще немного, и мы пойдем брать в плен Наполеона, я предложил:

– Не найдется ли здесь гитары, господа? Семен Павлович порадовал нас замечательным рассказом, а я с вашего разрешения спою.

– Да, господа! – поддержал Спешнев. – Платон Сергеевич замечательно поет. Он еще… Ик… Пиит.

Гитара в ресторане нашлась – видимо, служила для увеселения публики. Подстроив лады, я ударил по струнам.

– Кавалериста век не долог, и потому так сладок он…

Кавалергардов – в топку! Пускай Груши здесь нет, но в русской армии, кроме них, имеются гусары, уланы, драгуны. Всем хочется, чтобы о них пели. Песню приняли на ура: то ли я был в ударе, то ли дюжина бутылок шампанского, к тому времени опустевшая, поспособствовала. Пришлось повторять на бис. Я заметил, как Боярский, вытащив из ташки [84] Ташка – тонкая кожаная сумка, входившая в снаряжение гусар. бумагу и карандаш, лихорадочно записывает слова. Пусть…