Наталья Резанова - Корабли с Востока [litres]

– Это все? – опередив Наоэ, спрашивает Кагэкацу.

– Нет.

Так и есть. Самое неприятное оставляют напоследок.

– Есть еще одно препятствие установлению мира и спокойствия в Присолнечной. Клан Санада.

– Токугава хочет, чтобы Уэсуги выступили усмирять Санада? – Наоэ, быть может, слишком резок.

– Разумеется нет. – Как же, усмирять. Объединять силы, вот как это называется. – Хидэтада-сама желает, чтоб вы, господин советник, отправились в Уэду и передали его приказ сдаться. Ведь вы друзья с младшим Санада? Вы сумеете их убедить.

– Какая судьба им предназначена? Казнь? – Наоэ почти не сомневается в ответе: злопамятность у Токугава в крови.

– Не стану скрывать – Хидэтада-сама склонялся именно к такому решению. Но господин Санада Нобуюки нижайше молил его смягчить участь отца и брата. А он один из самых верных вассалов Токугава и прекрасно показал себя в этой кампании.

– Отчего же господин Хидэтада не послал его с приказом?

– Иэясу-доно так бы и сделал. – Хонда не может сказать больше, однако Наоэ и так его понимает. Именно стараниями Иэясу старший сын старого Санады перешел на сторону Токугава, и Иэясу же он был верен. Останется ли он верен Хидэтаде, последний не знает. Возможно, кровные узы окажутся крепче вассальных. Особенно, если речь идет о Санада.

– Если на то будет воля моего господина, я исполню приказ Хидэтады-доно.

Ясно, что это не стремление потянуть время. Кагэкацу почти не вмешивался в беседу, но окончательное решение – за ним.

– Я подожду решения его светлости. – Хонда кланяется.

– Ты пойдешь на это? – спрашивает князь, когда остается с советником наедине. Он не договаривает. К чему лишние слова? Последовав приказу, Наоэ потеряет лицо в глазах многих – независимо от того, чем закончатся переговоры. Это всегда унизительно, а для столь уважаемого человека – унизительно вдвойне.

– Да. Они ясно дали понять: «Ты начал эту войну, тебе ее и заканчивать».

– Мы ее начали.

– Неважно. Тот, кто проиграл, может убить себя, чтобы не запятнать чести и сохранить гордость. А может начать новую игру на новой доске. Сейчас мы потеряем многое…

– Проклятие Кагэторы…

– Я не верю в него. А если оно и было, моя гордость – небольшая цена за выживание клана. Уверен, господин Масаюки меня поймет.

Узнав, что советник готов выехать, Хонда вручает ему письма из ставки и спрашивает:

– Вы сумеете уговорить их сдаться?

– Надеюсь. Одного друга из-за этой войны я уже потерял, не хотелось бы лишиться другого.

Хонда Масадзуми пристально смотрит на человека, который не боится называть Исиду Мицунари другом, и тот не отводит взгляд.

– Ваш младший брат был вассалом господина Укиты? – внезапно спрашивает Наоэ.

Не слишком тактичный вопрос, но ясно же – так просто советник бы его не задал.

– После гибели Укиты он сложил оружие. Отец и Хидэтада-сама решат его судьбу.

– Надеюсь, решение не будет слишком суровым. Верность господину – доблесть, не преступление. И я слышал, ваш брат – юноша больших талантов. А жизнь, вопреки мнению бывшего хозяина этого замка, продолжается и вдали от столицы.

– Я приму во внимание ваше мнение, господин старший советник.

Все-таки Наоэ был прав, что не оскорбил посланца Токугавы – а ведь оскорбить мог, при всей своей доброжелательности. Ради благополучия клана надо начинать новую игру, заводить новые связи. Хидэтада еще долго будет враждебен по отношению к Уэсуги, но если посредниками станут Хонда… При том, что талантливому молодому человеку, сражавшемуся на той же стороне, что Уэсуги, и впрямь надо бы помочь… А у Наоэ растут дочери…

Но это дело будущего. Если они все до этого будущего доживут. Сейчас главное – Санада.

Владения Санада невелики в сравнении с Этиго и Айдзу, а замок их Уэда на фоне Айдзу-Вакамацу и вовсе кажется игрушечным. И все же есть у этих кланов нечто общее. Оба стремятся не водрузить свое знамя над столицей, а стоять прочно и добиваться благополучия в своих пределах. Да и ради этого приходилось немало воевать. Цель одна – методы разные. Определялись эти методы тем, что Санада – клан небольшой. Однажды он уже был практически уничтожен, но восстал из праха. Тогда и появились на его гербе шесть монет – приношение, которое кладут мертвецу в гроб. Ибо чего бояться тем, кто уже умирал?

Судьба предназначила Санада быть союзниками больших и мощных кланов, иначе не выстоять. Они долгое время были вассалами Такеда, а после того, как клана Такеда не стало, господин Масаюки, нынешний князь, двинул свой клан в свободное плавание. Он искал союза с разными домами, отдавал сыновей в заложники к Уэсуги, Ходзё и Токугаве и примкнул, наконец, к Тоётоми. Его считают исключительно хитрым и коварным человеком. Вряд ли это верное мнение. Просто так получилось. Он всегда – особенно после гибели сражавшихся за Такеду против Оды старших братьев, – делал все, чтоб жил его клан, жила его семья. А большого количества воинов выставить клан не может. И вот тут приходится прибегать к методам, из-за которых Маса-юки и стяжал свою славу. К ловушкам и диверсиям. Вооружать крестьян и содержать отряды синоби. Можно сколь угодно считать эти методы недостойными, но после того, как Санада подняли сихан [13] Боевое знамя. (Примеч. авторов.) с шестью монетами, игрушечный замок Уэда никому не удавалось взять штурмом, как бы ни был силен противник. А уж с тех пор, как стало ясно, что младший сын Масаюки, Нобусигэ, превзошел талантами отца… Покойный тайко так ценил Нобусигэ, служившего Тоётоми, что позволил тому взять его фамилию. И в последние годы к Уэде никто не совался – до злосчастного похода Хидэтады.

Разгромив Хидэтаду, Масаюки и Нобусигэ двинулись на соединение с основными силами Западной коалиции, но были вынуждены повернуть назад. По пути в Синано Наоэ услышал, будто их остановила Комацу, супруга старшего сына – Нобуюки. Она унаследовала воинский дух от отца – Хонды Тадакацу, а Масаюки, чтя святость семейных уз, не стал сражаться с невесткой. Наоэ сильно сомневался в правдивости этой истории. Скорее всего, Санада вернулись, узнав, что им уже не с кем соединяться. Но людям больше нравятся красивые объяснения.

В чем он не сомневался, так это в том, что с тех пор, как он ступил на землю Синано, за ним следит множество глаз. С Масаюки Наоэ знаком около двадцати лет, а Нобусигэ в юности жил в Этиго – сперва как заложник, потом просто как гость. Тогда они с Наоэ и сдружились, несмотря на разницу в возрасте – Нобусигэ на семь лет младше. И будь на месте Наоэ кто-то другой, он бы, вероятно, до Уэды не доехал. Но старшего советника Уэсуги пропускают беспрепятственно.

Принимают Наоэ неофициально. Аки-химэ, жена Нобусигэ, в трауре по отцу, погибшему при Сэкигахаре. Это просто дружеский визит, все скромно, хотя учтивость здесь не показная, а истинная.