Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

– Храни вас Бог, путники. Можно у огонька погреться?

Сидевшие вокруг костра люди – дюжины, наверное, две или чуть больше: мужчины (тех – в меньшинстве), женщины, дети – разом обернулись на голос.

– Ты один? – схватив воткнутое в снег копье, спросил какой-то высокий и тощий парень.

– Один, – ответил за Ремезова вышедший из лесу мужчина с длинными локонами и вислыми, до самой груди, усами. – Я видел, как он пробирался.

«Как ен идзе» – так тут говорили, естественно – по-польски, но Павел все понимал, языки-то схожи.

– Ты – русин? – протянув руки к костру, поинтересовался вислоусый.

Боярин кивнул:

– Русин, из-под Киева.

– У-у-у! Слыхали, как вас татары пожгли… А ты, выходит, спасся?

– Выходит, – пожал плечами молодой человек. – Не зря ведь говорят – на все Божья воля.

– Знать ты – схизматик! – опершись на копье, тощий и длинный парень подозрительно оглядывал Ремезова. – Не католик, нет. И с чего, дядько Кныш, нам его жаловать? А ну, геть от костра, живо!

– Тевтонцы да меченосцы-рыцари – тоже католики, – присевший к костру Ремезов даже не попытался подняться. – Однако вас, поляков, не жалуют. Как и вы их.

– То так, – вислоусый дядько Кныш добродушно махнул рукою. – А ну, покормите парня. Ложка-то у тебя есть?

– Да была, – улыбнулся Павел. – Ой… уже нету… Потерялась!

– Сейчас многие все теряют, – с горьким вздохом заметила сидевшая рядом женщина в длинном шерстяном платке. – Кто-то ложку… а кто-то – и жизнь.

– И хорошо, если только свою, – не очень-то оптимистично поддержал тему Кныш. – Ладно, парниша – ешь, кушай, да заодно нам про себя расскажи – кто ты, откуда?

– А ты, дядько, на русской мове ничего…

– Мы все понимаем – пограничье. Ешь, ешь… вот тебе ложка. Вкусно хлебово-то… Ну, так кто ты?

– Я ж и говорю, – Павел обжег горячим варевом губы, – с под Киева я, из беломосцев… ну, своеземец, однодворец, короче…

– Ясно, – неожиданно улыбнулся дядько Кныш. – Загоновый шляхтич! Гол как сокол, а глядит гоголем.

Ремезов покивал, радуясь, что вполне уместный в сей ситуации ледок недоверия и подозрительности столь быстро растаял:

– А у нас говорят – без штанов, но в шляпе.

– Тоже весело! – дядько Кныш совсем уж расхохотался. – А у нас тоже такой шляхтич есть – пан Петро, эвон.

Он кивнул на того самого тощего парня с копьем, и тот вдруг приосанился, даже церемонно склонил голову:

– Пан Петр из Малых Збыйовиц.

– Очень приятно, – поднявшись, Ремезов протянул руку. – А я – Павел.

Тут уж улыбнулась женщина:

– О как! С нами тут теперь целых два апостола – Петр и Павел. Теперь-то уж не пропадем, в лесу не замерзнем!

– Не богохульствуй, Мария! – строго прикрикнул на нее дядько Кныш и сам, в свою очередь, представился: – Кшиштоф Комаровски, улицы Медников войт… увы, уже бывший.

Войт… Староста, что ли? Похоже, что так – типа депутата местного совета. А не простые тут людишки собрались – староста, шляхтич… интересно, королевы случайно нету?

Павел и не заметил, как произнес это вслух.

– Не, королевы нету, не привели!

Под общий смех тощий шляхтич уселся рядом с Павлом:

– А я сразу заметил, что ты не из простых… хоть и нет при тебе меча. Держишься не по-холопьи. Свободно, уверенно. И смотришь – прямо в глаза.

«Ишь ты, какой внимательный», – неприязненно подумал Павел.

И сам искоса оглядел парня, поразившись, ну до чего же тот молод – даже просто юн. Подальше от костра этот Петр из Малых Збыйовиц как-то казался старше… может быть потому, что высок… наверное – метр семьдесят пять, точно, если не выше, но лицо – совсем еще детское, пухлогубое, глаза непонятно какого цвета, локоны темно-русые, длинные, и по подростковому тонкие – очень тонкие – руки. Такие и сломать легко – прикоснись только.

– Тебе сколько лет-то, рыцарь из Малых Збыйовиц?

– Шестнадцать.

– Врешь.

– Нет, ей-богу… Ну – почти. Я, пан Павел, как узнал про татаровей, так быстро из Збыйовиц в Сандомеж, и вот… – парнишка смущенно опустил глаза. – Опоздал.

– Ничего, повоюешь еще, – утешил Ремезов. – Супостат в Краков рвется.

– Ну, Кракова вражьей силе ни в жизнь не взять! Там такие стены!

– В Сандомеже тоже стены…

– Опять тебе, Мария, неймется?

– Ладно, ладно, молчу.

– Пан Павел, – выждав некоторое время, снова пристал с расспросами юный шляхтич. – А тебе самому-то сколько годков? Неужели – двадцать?

– Да мне почти со… – Ремезов вскинулся было, но тут же опомнился, сник. – Да, двадцать, так.

– А выглядишь ты моложе.

– Ты тоже не очень-то старо выглядишь.

– Ладно, парни, – поднявшись на ноги войт решительно махнул рукой. – Все спать давайте… окромя шляхтичей – те люди к войне привычные, вот пусть и покараулят, а уж завтра, на дневке, дадим им выспаться, так?

– Так, пане войт, так!

Ну, что сказать… не так уж там и много было воинов. Почему б не покараулить? Правда, глаза слипались…

– Ты, пан Павел, когда хочешь стражу нести? – совсем по-дружески осведомился Петр из Малых Збыйовиц и, не давая ответить, предложил: – А давай не по очереди, а вместе. О том, о сем потолкуем, под разговор-то точно уж не заснем, а? А завтра на дневке выспимся, а потом уж – и Краков. Уж там-то подвигов славных насовершаем, татаровей злых побьем! Ух, скорей бы!

– Ладно, красноречивый, уговорил – давай вместе. Дядько Кныш, ты все слыхал?

– Слыхал, слыхал, – войт ухмыльнулся в усы. – Вместе так вместе, нам какая разница? Только пан Павел, учти – Петро поболтать любит.

– Да что ты такое говоришь, дядько! – вспыхнув, сверкнул глазами молодой шляхтич… и уже куда более миролюбиво закончил: – Ну, так, поболтать люблю… так что же с того?

– Да ничего. Службу только правьте, как надо. В лесах-то сейчас кто только ни шляется.

Сандомирские беженцы спать полегли на кострище, палками сдвинув костер на другое место – так было куда как теплее, уютнее. Наломали лапника, лапником же – поверх плащей, и укрылись – много ли человеку надо для счастья? Всего лишь котелок горячей похлебки, тепло и уверенность, что все вокруг – свои. От того становилось спокойней.

Павел с малозбыйовицким Петром, прихватив плащи, расположились шагах в двадцати от лагеря – в кустах, что густо росли по всему берегу. Рассудили разумно – если кто и появится, так только от Вислы – других таких дорог нет.

– Нет, вообще-то пути есть, – устраиваясь поудобнее, тихонько промолвил шляхтич. – Да татарови про них не знают – откуда им знать?

– И все же нужно по очереди обходить лагерь.

– Как скажешь. Я – запросто! Не очень-то мне и хочется спать. У нас, в Малых Збыйовицах, я вообще иногда не ложился. Когда охота или там, страда… ой…

Ремезов спрятал усмешку. Про страду парень упомянул зря – просто вырвалось. Ведь, кажется, какое дело благородному мужу до всяких мужицких дел? Для страды – оно ясно – мужики да бабы, крестьяне – смерды да холопы, а коли барин о страде вдруг заговорил, то… значит, такой барин – загоновый! Сам вынужден пахать, боронить да сеять. Чтоб с голодухи не помереть. И никаких холопов у него нет, как нет ни меча, ни сабли, одно вот куцее копьецо.