Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

– Ты чего? – оглоеды удивленно переглянулись. – Это на ночь глядя-то? Волков кормить?

– Иначе нас и тут волкам скормят, – Охряткина озабоченность казалась весьма убедительной. – Сказал же – быстро уходим.

– С хозяином что не так? Так мы его….

– Уходим!

Послушались дубинушки, а что им еще оставалось делать? Хоть и не великого ума парни, а понимали – Охрятко, рыжий холоп, над ними сейчас власть имеет… да и вообще – держаться за него нужно в любом случае.

Ушли не просто так – свели трех купеческих лошадок, прихватили факелы да свечи, благо все это украсть в корчемной суете да многолюдстве – беженцы даже на полу спали – очень даже легко оказалось. Повезло лиходеям – легко ехалось: к ночи слегка подморозило, небо прояснилось и над Моравским шляхом ярко сверкала луна.

Ярко сверкала луна, пробивалась в маленькое слюдяное оконце, светила в глаза, не давая заснуть. Хотя, если рассудить здраво, спать-то Павлу не столько луна мешала, сколько разные, упорно лезущие в голову мысли. С чего бы это хозяин постоялого двора, вначале не шибко-то к нему любезный, вдруг так расщедрился – предоставил на двоих с малозбыйовицким Петром отдельную горницу, явно даже не гостевую – кого-то из слуг. Горница, правда – громко сказано, скорее – просто каморка за большой печкою. Две не очень-то широкие лавки, между ними – стол, вот, собственно, и вся обстановка – да и что еще надо-то? Телевизор и бесплатный wi-fi? А не помешало бы! Было б только с кем связываться.

Ремезов усмехнулся тихонько, чтоб не разбудить спящего на соседней лавке шляхтича, длинные ноги которого подошвами упирались в печку, не такую уж на самом деле и жаркую, но дававшую вполне ощутимое тепло.

С чего же трактирщик-то этак… Ни войту, ни пану Вельмаку… А, может – и они в «отдельных нумерах»? А что – может. Хотя подобная роскошь для этой эпохи вообще не характерна – чтоб отдельно, понятия «личности» еще, по сути, нет – каждый член какого-нибудь сословия, клана. Исключая, может быть, горожан… нет, у тех тоже – цеха, гильдии.

Чу! Кто-то стукнул в дверь. Едва-едва, чуть слышно, как стучат, чтоб, не дай боже, не разбудить, а потом, если что, оправдаться – мол, стучали, стучали, кулаки в кровь разбили, а вы все спите и спите.

Кто бы это мог быть? Дверца-то хиленькая, на засов ни изнутри, ни снаружи не запиралась.

Схватив прислоненное к стенке копье шляхтича, молодой человек прислонился к печке. Послышался тихий скрип, колыхнулось желтое пламя…

Оп-па!

Первый же, кто заглянул в горницу, получив тупым концом копья по лбу, отпрянул с жалобным воем:

– У-у-у-у!!!

Коптя, покатилась по полу выбитая сальная свечка.

Ремезов пнул Петра в бок – тут уж не до сантиментов:

– Вставай, шляхта! Напали!

– А? Где? Кто напал?

Надо сказать, сориентировался Петруша быстро – живо выхватил положенный под лавку нож, полоснул – неведомо уж кому в темноте досталось, а только попал – тут же раздался чей-то вопль.

– Во двор, Петро! – ударив древком по чьей-то шее, Павел нанес еще один удар – на этот раз ногой – и, едва не споткнувшись, вырвался в людскую.

Не хотелось никого убивать, еще теплилась надежда – а вдруг недоразумение все? Может, и обойдется.

Однако пока складывалось как-то непонятно… Нет, шляхтич – молодец, раздавая пинки, он выскочил вслед за Павлом.

И тотчас же и слева, и справа – со всех сторон послышались крики:

– Татарови! Держи татаровей!

– Держи татаровей! – врываясь в людскую, во всю глотку заорал Ремезов.

Ему вторил шляхтич:

– Держи-и-и-и!!!

Потрясая над головою копьем, Павел перепрыгивал через спящих людей, коих набилось великое множество. Позади сопел Петр, а за ним… за ним гнались сразу шестеро… или даже человек десять вооруженных рогатинами и топорами слуг, которых науськивал сам хозяин – вот он, гнида, маячил в углу с рогом.

Приложил к губам, затрубил:

– Вставайте, людство! Татарове!

Интересно, где он тут увидел татар?

Оглянувшись на своего разъяренного сотоварища, боярин махнул рукой:

– Давай во двор, парень!

Угнать хозяйских коней, да в лес, по шляху – что еще оставалось делать? Похоже, людишки тут из таких – сначала бьют, а уж потом спрашивают.

Еще прыжок… Пинком – дверь. Позади – крики, и топот, и выкрикиваемые Петрушей ругательства – откуда такие и знает-то?

Вот и залитый призрачным лунным светом двор – навозная куча, летняя кухня, уборная, дальше, позади – конюшня, амбары, скотинник…

– Держи татаровей! Не уйдешь, пся крев! Не уйдешь!

– Давай живо к конюшне, – примерно сориентировался Павел и сразу же бросился бежать со всех ног.

Да, лошади пришлись бы сейчас весьма кстати…

Бабах! Кто-то ударил его по плечу… нет – всего-то брошенная рогатина задела древком.

– Давай, Петро, давай…

Расползался под ногами склизкий от навоза снег… не поскользнуться бы, не поскользнуться…

– Лови их, лови!

– Бейте из луков!

– Не надо из луков – будем пытать! Да никуда они не денутся – там…

Впереди, на пути Ремезова, вдруг – такое впечатление, что прямо из навозной кучи – возникли вдруг пятеро дюжих молодцов с дубинами. Один даже, кажется, с оглоблей… Эх, меч бы! Секиру бы! Похоже, сейчас придется убивать…

С самым зверским выражением лица боярин бросился на парней. С обеих сторон ярко вспыхнули факелы… ну, вот, полную иллюминацию устроили.

– Лучники, эй! По ногам бейте им, по ногам!

– Да это свои, свои же! – сообразив, наконец, что к чему, что есть силы закричал дядько Кныш.

Поздно!

Уже просвистели стрелы…

Впрочем, Павел споткнулся и без них… роняя копье и угодив головой прямо в навозную кучу… хорошо хоть – слегка промерзшую. И все равно приятного мало, особенно когда сзади уже наваливались дюжие молодцы, крутили руки… И вот уже, связав, рывком вздернули на ноги!

– Казнить их!

– Повесить!

– Не, людство – пытать сначала!

Разбуженная возбужденная погоней толпа неистовствовала, жаждала крови, вовсе не принимая во внимание жалкие потуги войта и Марии. Даже трактирщика – а эта гнусная хомячья харя, конечно же, и замутила все дело, – никто уже не слушал, включая собственных слуг.

Кто-то уже тащил веревку… а кто-то приспособил под плаху широченную колоду для колки дров. Туда уже положили несчастного шляхтича, бледное лицо которого все было в крови.

– Эх, Петро!!! Да стойте же вы! Дайте сказать! Сказать дайте.

Ага… остановились-таки. Не так уж и крепко связаны руки, один рывок и… Этому в морду, того – ногой в пах, выпучить Петруху – и бежать в ночь, тем более – уже кто-то зачем-то открывал ворота. То на руку! И-и-и…

– Ну, хватит, людство. Повеселились – и будет.

Эти слова произнесли настолько спокойно, что было до конца непонятно, как их вообще услышали в таком гаме. Впрочем, говоривший – говорившая, это была женщина! – как раз только что и въехала в распахнувшиеся ворота верхом на кауром коне и в сопровождении пары десятков воинов в тускло блестевших кольчугах и шлемах. Откуда они здесь взялись? И кто такая эта женщина? Да и вообще, почему ее все послушались?